Перед нами любопытное зрелище: санитары расхаживают, пытаясь облегчить страдания раненых дикарей, – зачем? Дикари были все перебиты. Было отчетливое намерение их всех истребить и не оставлять никого в живых. Тогда какая польза доставлять чисто временное облегчение человеку, которого вскоре должны уничтожить? Депеши называют эту картину «сражением». В каком отношении это являлось сражением? Это не напоминало сражение. В сражении всегда имеется примерно пятьсот раненых на одного наповал убитого. Когда это так называемое сражение закончилось, на поле брани определенно оставалось не менее двух сотен раненых дикарей. Что с ними сталось? Ибо ни один дикарь не выжил!
Вывод представляется простым. Мы довели до конца свой четырехдневный труд, довели его до конца, перебив этих беспомощных людей.
Радость президента по поводу великолепного достижения этого благоуханного любимца, генерала Вуда, приводит на ум более ранние президентские восторги. Когда в 1901 году пришла новость, что полковник Фанстон проник в убежище патриота Агинальдо в горах и захватил того с использованием следующих искусств: мошенничества, лжи, переодевания военных мародеров во вражескую форму, притворной дружбы с Агинальдо и усыпления подозрений путем горячего обменом рукопожатиями с офицерами Агинальдо, при котором их застрелили, – когда телеграммы, возвещавшие об этой «блестящей ратной победе», достигли Белого дома, газеты писали, что смирнейший и мягчайший, самый кроткий и немужественный из мужчин, президент Маккинли, не мог сдержать своей благодарной радости и был вынужден выразить ее в движениях, напоминавших танец. Президент Маккинли выразил свое восхищение и другим способом: немедленно повысил полковника этого бандформирования – в обход сотен честных и незапятнанных армейских офицеров-ветеранов произвел его в чин бригадного генерала регулярной армии и одел в соответствующий этому званию почтенный мундир, опозорив таким образом мундир, флаг, нацию и самого себя.
Вуд в течение нескольких лет был армейским хирургом на Западе, в войне с враждебными индейцами. Рузвельт познакомился с ним и влюбился в него. Когда Рузвельту был предложен полковничий чин в одном из полков в чудовищно несправедливой кубино-испанской войне, он занял место подполковника и употребил свое влияние, чтобы добиться более высокого положения для Вуда. После войны Вуд стал нашим генерал-губернатором на Кубе и открыл свой зловонный послужной список. Под началом президента Рузвельта этот врач продолжал продвигаться выше и выше по службе – всегда через головы более достойных военных, – и наконец, когда Рузвельт захотел сделать его генерал-майором в регулярной армии, но знал или думал, что сенат не одобрит представление Вуда к этому высокому званию, он обставил назначение Вуда очень недостойным способом. Он сам мог осуществить назначение Вуда между сессиями конгресса. Такой возможности не было, но он ее изобрел. Специальная сессия закрывалась в полдень. Когда молоток председателя возвестил о закрытии специальной сессии, тут же началась очередная сессия. Рузвельт заявил, что был интервал в двадцатую долю секунды, поддающийся определению по секундомеру, и что во время этого интервала ни один конгресс не заседал. С помощью такой уловки он навязал армии и нации этого дискредитированного доктора, и сенату не хватило духа, чтобы это назначение отвергнуть.
15 марта 1906 года