Автобиография

Артимисия Бриггс вышла замуж довольно скоро после того, как отказала мне. Ее мужем стал каменщик Ричмонд, который в мои ранние годы был моим методистским учителем в воскресной школе, и у него было одно отличительное свойство, которому я завидовал: когда-то он ударил себе молотком по большому пальцу, и в результате ноготь так и остался вывернутым, искривленным, изогнутым и заостренным, как клюв у попугая. Полагаю, сейчас я не счел бы этот ноготь украшением, но тогда он имел для меня очарование и большую ценность, потому что ни у кого больше в городе такого не было. Он был очень доброжелательным и деликатным учителем воскресной школы, терпеливым и сострадательным, поэтому был любимцем у нас, маленьких ребят. В той школе имели хождение узкие продолговатые синие билеты из картона с напечатанными на них стихами из Священного Писания, и вы могли получить такой синий билет, продекламировав два стиха. Продекламировав пять стихов, вы получали три синих билета и могли обменять их у книжного шкафа на возможность взять книгу на неделю. Я в течение двух лет то и дело находился под духовной опекой мистера Ричмонда, и он никогда не был со мной суров. Я всегда декламировал одни и те же пять стихов каждое воскресенье. Он всегда был удовлетворен моим выступлением. Никогда он, казалось, не замечал, что это были те же самые пять неразумных дев[166], о которых он выслушивал примерно каждое воскресенье, месяцами. Я всегда получал свои билетики и обменивал их на книгу. То были довольно скучные книжки, потому что в целом книжном шкафу не было ни одного скверного мальчишки. Там сплошь были пай-мальчики и пай-девочки, тоскливо неинтересные, но они были лучшей компанией, чем никакая, и я с удовольствием пребывал в их обществе и не одобрял их.

Двадцать лет назад мистер Ричмонд сделался владельцем пещеры Тома Сойера на холмах, в трех милях от городка, и сделал из нее туристический курорт. Но эта пещера канула в прошлое. В 1849 году, когда золотоискатели устремились через наш маленький городок Ганнибал, многие из наших взрослых мужчин подцепили золотую лихорадку, и я думаю, что все мальчишки были ею заражены. В летнее время, по субботам, мы брали ялики, хозяев которых не оказывалось поблизости, и спускались на три мили по реке, к пещере, столбили там участок и притворялись, что роем золото, намывая поначалу на полдоллара в день, потом в два или три раза больше и мало-помалу – целые состояния, так как наше воображение приучалось к работе. Глупые и недальновидные юнцы! Мы делали это понарошку и ничего не подозревали. А на самом деле та пещера и все прилегающие холмы были сделаны из золота! Но мы этого не знали. Мы принимали его за грязь. Мы оставляли пещеру мирно владеть своим роскошным секретом, и росли в нищете, и уходили странствовать по свету в борьбе за кусок хлеба – а все потому, что не обладали даром предвидения. Место это было для нас не более чем скопищем грязи и камней, на самом же деле требовалось всего лишь перемолоть их да взяться за дело с умом, и они оборачивались золотом. То есть весь район был цементным прииском – и теперь там изготавливают прекраснейший сорт портландцемента, по пять тысяч баррелей в день, на заводе, который стоит два миллиона долларов.

Несколько месяцев назад мне оттуда пришла телеграмма, где говорилось, что пещера Тома Сойера перемолота в цемент, – не хочу ли я что-то сказать об этом публично? Но мне было нечего сказать. Мне было жаль, что мы упустили свой цементный прииск, но не было смысла толковать об этом нынче, когда поезд ушел; как ни крути, в целом это была довольно болезненная тема. Из пещеры Тома Сойера получилось семь карьеров – иначе говоря, высокий кряж, скрывающий эту пещеру, тянется вдоль берега Миссисипи вниз на семь миль, до городка Савертона.

Некоторое время ту нашу школу посещал Рюэль Гридли, ученик преклонных лет. Ему было, пожалуй, двадцать один или двадцать два года. Потом началась мексиканская война, и он пошел добровольцем. В нашем городе была сформирована пехотная рота, мистер Хикман, высокий стройный красивый спортсмен двадцати пяти лет, был ее капитаном, с саблей на боку и широкой желтой полосой вдоль штанин серых брюк. И когда эта рота маршировала туда-сюда по улицам в своей шикарной форме – что она проделывала по нескольку раз в день в качестве строевой подготовки, – ее маневры наблюдались всеми мальчишками, когда только позволяли школьные часы. Я все еще вижу мысленным взором эту марширующую роту и могу почти что почувствовать то свое всепоглощающее желание к ней присоединиться. Но они не нуждались в мальчишках двенадцати и тринадцати лет, и прежде чем я получил шанс поучаствовать в другой войне, желание убивать незнакомых мне людей прошло.