Автобиография

Есть что-то трогательно-комичное в этих мечтах жалкой изгнанницы и их крушении. Она воображала, будто титул сам собой откроет ей доступ (беспошлинно доставит ее) в рай избранных слоев общества Европы, и вот она обнаруживает, что не в состоянии проникнуть даже на самую его периферию. Она не учла крайне важной детали – денег. Обладай она ими, ее отвратительный характер не имел бы значения. При их отсутствии ее замаранное имя, ее отталкивающая натура и ее проживание в хлеву со своим слугой и прочим домашним скотом – все играет против нее. Она не принесла с собой денег, ей было нечего принести. Будь у нее банковский кредит миллионов в десять, не многие двери закрылись бы перед ней, при тощем же кошельке перед ней ни одна не открыта. Она критиковала, она яростно критиковала дам на улицах за то, что те не возвращают ей визиты, и за то, что делают вид, будто их нет дома, когда она к ним приезжает. Это сочтено дурным тоном. Мы видим здесь любопытную ситуацию. Хорошо быть истинным аристократом, хорошо быть истинным американцем, но горе не быть ни тем ни другим, а каким-то социально-политическим бастардом с обеих сторон.

Вот пример тривиального, мелкого зла, которое эта пария может измыслить! Мой здешний агент, поверенный, заплатил две тысячи пятьсот франков – стоимость аренды за первый квартал – до того как мы прибыли из Америки, что обеспечило нам право владения на первый день ноября. В этот день он попытался поместить в дом наших слуг, но графиня выставила и его, и их вон, и он снес это как мальчишка! Она сказала, что никому не будет позволено войти, пока не будет произведена и подписана опись имущества. Она отсрочила этот пустяк на неделю, и это дало ей возможность ограбить дом. Она удалила из него всю мебель, какую смогла складировать и использовать в своих апартаментах из двенадцати комнат над конюшней и стойлами для скота. Мы приехали седьмого, остановились на два дня в городе, чтобы дать моей больной жене передохнуть после мучительного железнодорожного путешествия из Генуи. Дворецкий графини и мой поверенный доложили, что дом в полной исправности. Девятого числа мы совершили долгий переезд и, вселившись, обнаружили, что ни в одной печи или где-либо еще не зажжен огонь и что дом находится в состоянии, пригодном не для проживания, а только для хранения продуктов, требующих низкой температуры.

Джин и наша старая Кэти приехали за полчаса до нас, дабы убедиться, что все находится в должном виде. Они обнаружили там графиню, заправлявшую в доме, который был снят и оплачен. Ни одна постель не была приготовлена для больной, графиня отказалась отдать ключи от шкафов с постельными принадлежностями и сказала, что не позволит постелить ни одну постель, пока не будет составлена и подписана опись имущества. Она ни за что не желала сообщать, где в огромном здании спрятаны наши дорожные сундуки, – в ином случае постельные принадлежности могли бы быть извлечены из них. Когда приехали мы, то вскоре выяснили, где находятся наши чемоданы, и велели слугам взяться за работу и приготовить постель. Мы выбрали для миссис Клеменс священную и неприкосновенную комнату с шелковыми гобеленами; графиня запретила присутствие в этой комнате любой больной особы и апеллировала к договору о найме и к моему адвокату, который присутствовал, отстаивая этот запрет. Она заняла точную позицию. Договор об аренде показал, что эта рептилия с грязной душой защищала свой дом и свое тело от физического заражения путем включения в договор пункта, запрещающего арендатору помещать в данную комнату любого человека, страдающего болезнью любого рода, будь то инфекционная или нет, «большая или маленькая», – если воспользоваться переводом договора; и к этим строгостям она прибавила пункт, разрывающий договор, в случае если я вдруг принесу в дом заразную болезнь. Всем этим глупостям мой получающий жалованье осел уступил.

В предшествовавшие пятнадцать месяцев, на протяжении которых миссис Клеменс была беспомощным инвалидом, она неизменно получала нежную предупредительность и доброжелательное внимание, которые человеческие существа любого рода и звания всегда и всюду оказывают беспомощным. Эта американская графиня была первой из представителей человеческого рода, которая отвергла эти добродетели и вместо них нанесла физическую боль и вред.