Но я также понимала, что стоит мне воспользоваться своими полномочиями и запретить интервенцию в таком масштабе, как мои, и без того поврежденные взаимоотношения с Найджелом окончательно рухнут. Он загнал себя в ситуацию, когда его собственное положение как канцлера пошатнется, если фунт превысит DM3.
Однако к началу марта у меня не было выбора. 2 и 3 марта было совершено вмешательство в размере 1 миллиарда фунтов. «Бэнк оф Ингланд» был глубоко взволнован этой ситуацией. Я знала, что старшие должностные лица в казначействе разделяли это беспокойство.
Я поставила этот вопрос перед Найджелом на двух совещаниях в пятницу, 4 марта. Я вновь пожаловалась на уровень вмешательства в обменный курс. Найджел, со своей стороны, заявил, что он будет стерилизован. Но он признал, что интервенция на этом уровне не может продолжаться до бесконечности. Я попросила его проконсультироваться с «Бэнк оф Ингланд» и затем сообщить, следует ли ликвидировать «порог» DM3 и если так, то когда. Когда он вернулся, он согласился, что, если к понедельнику все еще будет сохраняться сильный спрос на фунт, можно будет допустить увеличение ставки до уровня, превосходящего DM3. Он настаивал на том, чтобы провести еще некоторое вмешательство в будущем, чтобы снизить скорость, с которой может возрастать курс обмена. Я выразила свои опасения по этому поводу и сказала, что уверенно склоняюсь в сторону того, что ставкам надо дать время на то, чтобы найти приемлемый уровень без какого-либо вмешательства. Но я была готова согласиться с ограниченным вмешательством, если это было необходимо. Фунт впоследствии превысил порог DM3.
Оппозиция и СМИ незамедлительно воспользовались разногласиями между мной и Найджелом. Я четко обозначила политическую линию и ее замысел в палате общин в четверг, 10 марта на вопросах к премьер-министру:
«Мой многоуважаемый почетный друг канцлер и я пришли к полному согласию в том, что основополагающей задачей должно быть сдерживание инфляции. Канцлер никогда не говорил, что стремление к большей стабильности обменного курса означает полное отсутствие мобильности. Требуются корректировки, как мы выяснили во времена системы Бреттона Вудса, и в EMS поняли, что время от времени им нужны переоценки и девальвации. Другого способа оседлать рынок не существует».
Однако последняя ремарка вызвала бурю комментариев в СМИ, от которых правда не защищала. Проблема заключалась в том, что она контрастировала с постоянными публичными заявлениями Найджела о том, что он не хочет видеть дальнейшего роста обменного курса.
Возникает вопрос о том, не следовало ли мне в определенный момент отправить Найджела в отставку. У меня были все основания так поступить. Он проводил политику без моего ведома или согласия, и он продолжал использовать подход, отличный о того, к которому, как ему хорошо было известно, склонялась я. С другой стороны, его заслугой справедливо считается помощь нам в победе на выборах 1987 года. Он обладал совершенным интеллектуальным мастерством. Он пользовался широкой поддержкой «заднескамеечников»-консерваторов, и значительная часть консервативной прессы была убеждена в том, что я не права. Что бы ни произошло, мне казалось, что нам с Найджелом при поддержке остального кабинета удастся избежать или по крайней мере исправить последствия всех наших прошлых ошибок и вернуть экономику на правильный путь до следующих выборов.
Но этому не суждено было случиться. Что бы я ни сказала в палате в ответ на вопросы о процентных ставках и обменном курсе, интерпретировалось в сторону предположений о том, что я не поддерживала взглядов Найджела или слишком отрицала свою приверженность к ним. В таких ситуациях просто нельзя выиграть. Найджел был предельно расстроен моими замечаниями на вопросах к премьер-министру во вторник, 12 мая. Хотя я и поддерживала его и его публичные заявления от всего сердца, я не повторила точку зрения Найджела о том, что дальнейшее повышение обменного курса будет «нельзя сохранять».