Автобиография

В конце концов запутанный клубок проблем удалось все же размотать. Настоящий владелец был найден — им оказалась троюродная сестра двоюродной сестры тетки мужа чьей-то тети, чьи интересы, ввиду ее неспособности вести какие бы то ни было дела, представляли муж и несколько родственников. С помощью мутасарифа Мосула, Багдадского департамента по охране древностей, британского консула и ряда других лиц все было улажено и подписан контракт на драконовских условиях. Ужасные кары грозили любой стороне в случае его нарушения. Хозяйкиного мужа больше всего обрадовал пункт, обязывавший его в случае любых препятствий, чинимых нашей работе, или расторжения контракта возместить нам убытки в сумме тысячи фунтов. Он немедленно вышел на улицу похвастать этим перед собравшимися друзьями.

— Это очень важно, — гордо заявил он. — Если я не смогу обеспечить нужное содействие и выполнить все обещания, которые дал от имени жены, я рискую тысячью фунтами.

На присутствующих это произвело сильное впечатление.

— Тысяча фунтов! — наперебой галдели они. — Он может поплатиться тысячью фунтами! Вы слышали? Они могут потребовать с него тысячу фунтов, если что не так!

Я готова была биться об заклад, что, если бы и пришлось взимать с него какой-то денежный штраф, самое большее, что он мог заплатить, это динаров десять.

Мы сняли небольшой домик, очень похожий на тот, в котором жили с Си-Ти, чуть дальше от Мосула, ближе к Ниневии — с такой же плоской крышей и мраморной верандой, типичными для Мосула мраморными оконными нишами, напоминающими церковные, и мраморными подоконниками, где было удобно раскладывать черепки. У нас были повар и мальчик-слуга, огромная свирепая собака, чтобы облаивать всех других собак в округе и любого, кто приближался к дому, и в положенный срок — шесть новорожденных щенков. Был у нас и небольшой грузовичок, который водил шофер-ирландец по фамилии Галлахер, оставшийся на Ближнем Востоке после войны 1914 года и никогда так и не вернувшийся домой.

Он был выдающейся личностью, этот Галлахер, и рассказывал нам порой удивительные истории. Была у него, например, сага об осетре, которого они с другом нашли на берегу Каспия и, набитого льдом, пронесли через горы в Иран, где продали за бешеные деньги. Его рассказы сливались в бесконечную «Одиссею» или «Энеиду» со множеством невероятных приключений, случившихся в пути.

Он дал нам, скажем, полезную информацию о точной стоимости человеческой жизни.

— Ирак лучше Ирана, — сказал он. — В Иране убийство человека обходится в семь фунтов — деньги на бочку! А в Ираке — всего три.

Галлахер сохранил воспоминания о службе в армии и дрессировал собак на военный манер. Он выкликал шестерых щенков по именам, и те по очереди подбегали к кухне. Суисс-мисс была любимицей Макса, и ее всегда звали первой. Щенки были чрезвычайно уродливы, но — как все детеныши в мире — одновременно и очаровательны. После чая они, бывало, подходили к веранде, и мы тщательно выбирали клещей из их шерсти. На следующий день, правда, она снова кишела клещами, но мы старались как могли.

Галлахер оказался ненасытным пожирателем книг. Каждую неделю я получала от сестры посылки с книгами и, прочитав их, все отдавала Галлахеру. Глотал он их очень быстро, и казалось, что ему совершенно все равно, что читать: биографические сочинения, художественную прозу, любовные романы, остросюжетные истории, научные труды — что угодно. Он был похож на умирающего от голода, которому не важно, что есть, была бы еда. Галлахеру требовалась пища для ума.

Однажды он поведал нам о своем дядюшке Фреде.

— В Бирме его сожрал крокодил, — печально сообщил он. — Я не знал, что делать. В конце концов мы решили, что из этого крокодила нужно сделать чучело. Сделали. И отослали его дядиной жене.

Он рассказывал свои истории ровным, деловым тоном. Поначалу я думала, что он фантазирует, но потом пришла к заключению, что практически все, что он говорил, было правдой. Просто он представлял собой тип людей, с которыми вечно происходят невероятные истории.

Тот период был для нас очень тревожным, поскольку никаких признаков того, что игра Макса стоила свеч, не обнаруживалось. Мы откопали лишь развалины нескольких жалких, бедных жилищ — они даже не были сложены из саманных кирпичей — просто глинобитные постройки, внешний вид которых было трудно восстановить. Повсюду валялись прелестные глиняные черепки, нашли мы несколько восхитительных черных обсидиановых ножей с изящно отделанными лезвиями, но выдающихся находок не было.

Джон с Максом подбадривали друг друга, убеждая, что рано еще делать выводы и что к приезду доктора Гордана, немца — директора Багдадского музея древностей, мы, во всяком случае, сделаем все необходимые замеры и проведем систематизацию культурных слоев, чтобы он увидел, что раскопки ведутся грамотно, в соответствии с научными требованиями.

Но наконец небо послало нам великий день! Макс влетел в дом, где я корпела над черепками, схватил меня за руку и потащил за собой.