Автобиография

Наконец день настал и подарил нам незабываемое удовольствие. Началось с того, что все дружно рванули с места по выстрелу стартового пистолета и, доскакав до Хосра, большинство плюхнулось лицом прямо в воду. Те, кому удалось выбраться из этой кучи-малы, продолжали скачку. Без протаранивания соперников как-то обошлось, никого из седла не выбили. Многие делали ставки, но никто из фаворитов даже близко не подошел к первому месту. Победили три темные лошадки, и овацию им устроили оглушительную. Первым пришел сильный, атлетически сложенный всадник; вторым — этот призер снискал больше всего симпатий — бедняк, вечно выглядевший полуживым от голода, третьим — маленький мальчик. Вечером состоялся грандиозный праздник: танцевали десятники, танцевали рабочие. А человек, получивший в качестве второго приза овцу, тут же зарезал ее и устроил пир для родных и друзей. Это был великий день для Арпачийской ассоциации атлетов-любителей!

Мы покидали Арпачию под крики: «Да благословит вас Аллах!», «Приезжайте снова!» и всяческие добрые пожелания. Мы направились в Багдад, где нас уже ждали все наши находки.

Макс с Джоном Роузом распаковывали их, и начинался англо-иракский дележ. К тому времени наступил май, в Багдаде было больше сорока градусов в тени. Джон плохо переносил жару и все время выглядел больным. Мне повезло — я не входила в команду распаковщиков и могла оставаться дома.

Политическая ситуация в Багдаде неуклонно ухудшалась и, хотя мы надеялись вернуться на следующий год, чтобы раскапывать другой курган или продолжать работы в Арпачии, уверенности, что это окажется возможным, у нас не было. После нашего отъезда возникли сложности с транспортировкой находок по морю, нам с трудом удалось получить свои ящики. В конце концов все было улажено, но ушло много месяцев и по этой причине нам не рекомендовали продолжать там раскопки на следующий год. В течение нескольких лет в Ираке практически никто не копал; все переместились в Сирию. Мы тоже решили на предстоявший сезон выбрать себе подходящее местечко в Сирии.

Помню случай, который оказался предзнаменованием грядущих событий. В Багдаде нас пригласили на чай к доктору Гордану. Он слыл неплохим пианистом и играл в тот день Бетховена. У него была красивая голова и, глядя на него, я подумала, какой это замечательный человек: всегда любезен и тактичен. Но вот кто-то невзначай упомянул о евреях. Доктор Гордан изменился в лице, причем изменился поразительно, я никогда не видела такого жесткого выражения.

— Вы не понимаете, — сказал он. — Возможно, у вас евреи не такие, как у нас. Они опасны. Их следует истребить! Ничто другое не поможет!

Я уставилась на него, не веря своим ушам. Но он имел в виду именно то, что сказал. Тогда я впервые столкнулась с ужасом, который позднее пришел из Германии. Для тех, кто много путешествовал, думаю, кое-что было ясно уже тогда, но обыкновенным людям в 1932—1933 годах явно недоставало способности предвидеть.

Там, в гостиной доктора Гордана, играющего на пианино, я увидела первого в своей жизни нациста — позднее я узнала, что жена его была еще более оголтелой нацисткой. Они выполняли в Багдаде определенную миссию — не только по части древностей и не только на благо своей страны, они еще и шпионили за собственным германским послом. Есть вещи, которые — когда в конце концов убеждаешься в них — повергают в отчаяние.

Глава пятая

Мы вернулись в Англию в ореоле славы, и Макс все лето, не отрываясь, писал отчет об экспедиции. Некоторые из наших находок были выставлены в Британском музее; то ли в том же году, то ли в следующем вышла книга Макса об Арпачии — Макс сказал, что ее нужно издавать без промедления: у археологов есть привычка надолго откладывать публикации, сказал он, а знания следует делать всеобщим достоянием как можно скорее.

Во время второй мировой войны, работая в Лондоне, я написала о нашей сирийской экспедиции. Я назвала книгу «Расскажи-ка мне, как ты живешь» и люблю перечитывать ее время от времени, вспоминая нашу сирийскую жизнь. На раскопках год похож на год — происходят одни и те же события, поэтому повторы неизбежны. И все же то были счастливые годы, нам было невыразимо хорошо вместе, и раскопкам сопутствовал успех.

Годы с 1930 по 1938-й вспоминаются как особенно удачные, так как они не были омрачены внешними невзгодами. По мере того как работы становится все больше, а тем более по мере того как становится больше успехов, свободного времени человек оставляет себе все меньше. Но те годы были все еще беззаботными: да, работы хватало и тогда, но она не поглощала нас целиком. Я писала детективные истории, Макс — книги по археологии, доклады и статьи. Мы были заняты, но не чувствовали постоянного напряжения.