Автобиография

Они были всего лишь нагими дикарями, и тем не менее есть некоторый пафос, когда на глаза вам попадается слово «дети», ибо это всегда приводит на ум наш абсолютнейший символ невинности и беспомощности, и под влиянием его бессмертного красноречия цвет кожи, вероисповедание и национальность исчезают, и мы видим только, что они дети – просто дети. И если они испуганны, и плачут, и в беде, наша жалость устремляется к ним, повинуясь естественному импульсу. Мы видим картину. Видим маленькие тела. Видим искаженные ужасом лица. Мы видим слезы. Мы видим маленькие ручки, с мольбой цепляющиеся за мать, но мы видим не этих детей, о которых говорим. На их месте мы видим маленьких существ, которых знаем и любим.

Следующий заголовок сияет американской и христианской славой, как солнце в зените: «Список убитых ныне составляет 900».

Еще никогда не был я так воодушевлен и так горд за наш флаг!

Следующий заголовок объясняет, насколько безопасно наши отважные солдаты расположились: «Невозможно различить пол в ожесточенном бою на горе Дахо».

Голые дикари были настолько далеко, на дне этой западни, что наши солдаты не могли отличить женских грудей от рудиментарных сосков мужчин, – так далеко, что не могли отличить годовалого ребенка от черного гиганта шести футов ростом. Это был, бесспорно, наименее опасный бой, в каком когда-либо участвовали христианские солдаты любой национальности.

Читаем следующий заголовок: «Четырехдневное сражение».

Выходит, наши солдаты сражались четыре дня вместо полутора. Это был длительный и веселый пикник, где нечего делать, кроме как посиживать в комфорте, палить «Золотым правилом» в тех людей внизу, рисовать в воображении письма, которые они напишут восхищенным семьям, и громоздить подвиг на подвиг. Те дикари, дравшиеся за свои свободы, тоже имели четыре дня, но для них это было, должно быть, скорбное время. Каждый день они видели по двести двадцать пять человек из своего числа убитыми, и это доставляло им горе и скорбь по ночам – и, бесспорно, даже без облегчения и утешения от сознания, что тем временем они уничтожили четырех своих врагов и ранили несколько больше, в локоть и в нос.

Заключительный заголовок гласит: «Лейтенант Джонсон, отброшенный от бруствера взрывом снаряда, доблестно ведет атаку».

Лейтенант Джонсон с самого начала наполнял собой телеграммы. Он и его рана искрились в них, как огненная нить, пронизывающая черный ломкий фрагмент горящей бумаги. Это напоминает один из комедийных фарсов Джиллетта[160] нескольколетней давности: «Слишком много Джонсона». Судя по всему, Джонсон был единственным раненым бойцом с нашей стороны, чья рана чего-то стоила в качестве рекламы. Она наделала в мире гораздо больше шума, чем любое другое подобное грандиозное событие с тех пор, как Шалтай-Болтай упал со стены и получил травму. Официальные депеши не знают, чем больше восхищаться: очаровательной ли раной Джонсона или девятьюстами убийствами. Исступленные восторги, изливающиеся из штаба армии по другую сторону земного шара на Белый дом, по полтора доллара за слово, разожгли похожие восторги в президентской груди. Можно подумать, что достославный раненый был из «Мужественных всадников»[161] под командованием подполковника Рузвельта – полка, который проявил себя в битве у горы Сан-Хуан, этой соперницы Ватерлоо, когда командир полка, нынешний генерал-майор доктор Леонард Вуд, пошел в тыловой пункт управления за пилюлями и пропустил битву. У президента найдется теплый уголок в душе для каждого, кто присутствовал в том кровавом столкновении военных солнечных систем, и потому он, не теряя времени, протелеграфировал раненому герою: «Как вы себя чувствуете?» И получил телеграфный ответ: «Отлично, спасибо». Это достояние истории. Это войдет в века.

Джонсона ранило куском металла. Это был сердечник снаряда, поскольку в сообщении говорится, что урон был нанесен разрывом снаряда, который отбросил Джонсона от края кратера. У людей внизу, в яме, артиллерии не было – следовательно, это наша артиллерия отбросила Джонсона от бруствера. И теперь стало достоянием истории, что единственный офицер, получивший рану достойных упоминания размеров, получил ее от дружественной, а не от вражеской руки. Представляется более чем вероятным, что если бы мы убрали наших солдат из зоны действия наших орудий, то вышли бы из самого необычного сражения во всей истории и вовсе без единой царапины.

Среда, 14 марта 1906 года