Автобиография

В 1845 году, когда мне было десять лет, в городе вспыхнула эпидемия кори и произвела весьма серьезное опустошение среди маленького народца. Почти каждый день происходили похороны, и матери города почти потеряли рассудок от страха. Моя мать была серьезно встревожена. Она беспокоилась за Памелу, Генри и меня и прилагала постоянные и чрезвычайные старания, чтобы уберечь нас от вступления в контакт с инфекцией. Но по зрелом размышлении я решил, что ее усилия ошибочны. Мне показалось, что я мог бы улучшить дело, если бы меня предоставили самому себе. Я теперь не могу вспомнить, был ли я напуган корью или нет, но ясно помню, что очень страдал от состояния неопределенности ввиду постоянного нахождения под угрозой смерти. Я помню, что настолько устал от этого и так хотел, чтобы дело наконец разрешилось, в ту или другую сторону, причем быстро, что это нетерпение отравило мои дни и ночи. Не находя в них никакого удовольствия, я принял решение положить конец этой неизвестности. Уилл Боуэн был опасно болен корью, и я решил, что пойду к нему и заражусь. Я вошел в дом через парадную дверь и прошмыгнул по комнатам и помещениям, бдительно следя, чтобы меня не обнаружили. Наконец я достиг спальни Уилла в задней части дома на втором этаже и проник в нее, незастигнутый. Его мать поймала меня через некоторое время, выпроводила из дому и, дав мне весьма изрядный нагоняй, погнала вон. Она была так испугана, что едва находила слова, и лицо у нее было белым. Я понял: в следующий раз надо действовать умнее, что и сделал. Я слонялся по переулку с задней стороны дома и наблюдал через щели в заборе, пока не убедился, что условия подходящи; тогда я незамеченным проскользнул через задний двор, затем через черный ход и проник в ту комнату и в ту кровать, где лежал Уилл Боуэн. Не знаю, как долго я находился в кровати. Помню только, что от Уилла Боуэна в качестве компании не было никакого толку, потому что он был слишком болен, чтобы даже меня заметить. Когда я услышал, что идет его мать, я накрылся с головой, но этот прием потерпел фиаско. Был разгар лета – накрывались всего лишь тонким одеялом или простыней, и всякий мог заметить, что под ним нас двое. Вдвоем мы пробыли там недолго. Миссис Боуэн вытащила меня из постели и сама проводила домой, ухватив за шиворот, не ослабляя хватки, пока не сдала меня с рук на руки моей матери, вместе со своим мнением о таких мальчишках.

За этим последовала хорошая корь. Она привела меня на порог смерти. Она привела меня туда, где я больше не интересовался ничем, а, напротив, чувствовал тотальное отсутствие интереса – безмятежное спокойствие и умиротворение, сладостное, упоительное и волшебное. Никогда в жизни я не наслаждался чем-либо больше, чем в то время, наслаждаясь смертью. Я и впрямь умирал. Жизнь была прожита, и родственников оповестили, чтобы они собрались у моего одра и попрощались со мной. Я узнал их всех. Зрение мое не было затуманено. Все они плакали, но меня это не взволновало. У меня все это вызвало весьма смутный интерес, да и то лишь потому, что я оказался центром этого патетического внимания, был удовлетворен им и гордился.

Когда доктор Каннингем решил, что для меня уже больше ничего нельзя сделать, то обложил меня мешками с горячей золой. Он положил их мне на грудь, на запястья, на лодыжки, и вот, к своему великому изумлению – и моему несомненному сожалению, – вытащил меня с того света и снова запустил в движение.

Четверг, 20 марта 1906 года

О беседах в воскресной школе молодого Джона Д. Рокфеллера. – Мистера Клеменса просят как почетного члена выступить на занятиях в Библейском классе. – Его письмо с отказом. – Он принимает приглашение от генерала Фреда Гранта выступить 10 апреля в «Карнеги-холле» в пользу Мемориальной ассоциации Роберта Фултона. – Его письмо с согласием

Одним из неизменных источников восхищения для американской нации является ныне теологическое предприятие Джона Д. Рокфеллера-младшего под названием «Библейский класс». Каждое воскресенье молодой Рокфеллер толкует своему воскресному классу Библию. На следующий день газеты и Ассошиэйтед Пресс распространяют его толкования по всему континенту, и все смеются. Смеется вся нация, в своем невинном скудоумии даже не подозревая, что смеется-то над собой. Однако именно это она и делает.