Читаем Автобиография полностью

Наилучшим местом, с которого можно было наблюдать за процессией, был, конечно, этот помост. Поэтому я неспешно фланировал по нему, пока он еще был пуст, в надежде, что вдруг мне разрешат там сесть. Это было довольно приметное место, именно к нему были прикованы взоры публики, а внизу находилась бесчисленная толпа. Вскоре из окна отеля на этот помост вышли два джентльмена и прошли вперед. От гигантской толпы внизу поднялся невообразимый крик, и я узнал в одном из этих двух джентльменов генерала Гранта. Другим был Картер Харрисон, мэр Чикаго, с которым я был знаком. Он увидел меня, подошел и спросил, не хотел бы я быть представленным генералу. Я ответил, что хотел бы. Тогда он подошел к нему вместе со мной и сказал: «Генерал, разрешите представить вам мистера Клеменса», – и мы пожали друг другу руки. Последовала обычная секундная пауза, и затем генерал Грант сказал: «Я не смущен – а вы?»

Таким образом, он показал, что у него хорошая память не только на важные вещи, но и на мелочи. Банкет оказался, безусловно, самым выдающимся из всех, на которых мне доводилось бывать. На нем присутствовало шестьсот человек, главным образом ветеранов армии Теннесси, и это само по себе сделало бы его самым значительным событием такого рода в моей практике, но были и другие моменты, которые этому способствовали. Генерал Шерман и почти все из выживших великих генералов войны сидели в полном составе на возвышении вокруг генерала Гранта.

Ораторы были выдающейся известности и дарований.

В тот вечер я впервые услышал одно жаргонное выражение, которое уже достаточно вошло в моду, но мне как-то не попадалось.

Когда примерно в десять началось произнесение речей, я покинул свое место за столом и прошел к передней стороне огромной столовой, откуда мог охватить одним взглядом все зрелище. В числе других на тост должен был отвечать полковник Вайлас, а также полковник Ингерсолл, сладкоречивый безбожник, который начал свою жизнь в Иллинойсе и был там чрезвычайно популярен. Вайлас был из Висконсина и очень знаменит как оратор. Он превосходно подготовился к этому случаю.

Его имя стояло где-то в начале списка ораторов, а Боб Ингерсолл был девятым.

Я занял позицию на ступеньках перед духовым оркестром, и это возвышение обеспечило мне хороший общий обзор. Вскоре я заметил привалившегося рядом к стене неприметного молодого человека в форме рядового и со значком армии Теннесси. Он, похоже, нервничал и был чем-то озабочен. Вскоре, пока выступал второй оратор, этот молодой человек сказал:

– Вы знаете полковника Вайласа?

Я ответил, что нас представляли друг другу. Некоторое время он сидел молча, а затем сказал:

– Говорят, он просто дьявол, когда начнет!

Я сказал:

– В каком смысле? Что вы имеете в виду?

– Речь! Речь! Говорят, он прямо как молния!

– Да, – ответил я, – я слышал, что он замечательный оратор.

Молодой человек беспокойно ерзал некоторое время, а затем спросил:

– Как вы считаете, он превзойдет Боба Ингерсолла?

– Не знаю, – ответил я.

Снова последовала пауза. Время от времени мы с ним аплодировали тому или другому оратору, но этот молодой человек аплодировал как будто бессознательно.

Потом он сказал:

– Здесь, в Иллинойсе, мы считаем, что никто не может переплюнуть Боба Ингерсолла. – После чего грустно добавил: – Но говорят, что Вайлас прямо как молния.

Наконец произносить речь поднялся Вайлас, и молодой человек взял себя в руки и весь обратился в слух. Вайлас начал разогреваться, и люди стали аплодировать. Он произнес прекрасный пассаж, и последовал крик: «Залезайте на стол! Залезайте на стол! Встаньте на стол! Нам вас не видно!» И вот множество стоявших там мужчин подхватили Вайласа и поставили на стол, чтобы его стало видно как на ладони всей огромной аудитории, и так он продолжал свою речь. Молодой человек аплодировал вместе с остальными, и я слышал, как парень что-то бормочет, но что – непонятно. Но вот, когда Вайлас прогремел что-то особенно великолепное, весь зал взорвался овациями, и тогда этот молодой человек сказал с отчаянием:

– Бесполезно. Бобу до этого не подняться!

В течение следующего часа он держался своей позиции у стены в какой-то оторопелой задумчивости, явно не осознавая, ни где находится, ни чего-либо еще, и наконец, когда Ингерсолл взобрался на банкетный стол, его обожатель лишь выпрямился в позе внимания, но не выказал никакой надежды.

На Ингерсолла, с его светлым и свежим цветом лица, красивой фигурой и изящной осанкой, было приятно посмотреть.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное