Автобиография

Эта самая так называемая библиотека, или будуар, или личная гостиная, открывается в спальню миссис Клеменс, и вместе со спальней они тянутся во всю длину южного торца дома. Солнце попадает в спальню после полудня, и та обильно пропитывается и заполняется им на весь остаток дня. Одно из тамошних окон особенно хорошо приспособлено для того, чтобы впускать щедрые запасы солнечного света, поскольку состоит из двенадцати огромных оконных стекол площадью более двух квадратных футов каждое. Спальня имеет тридцать один фут в длину и двадцать один – в ширину, и было некогда время, когда она и «библиотека» не имели между собой перегородки, а занимали всю ширину южного конца целиком. Должно быть, в то время комната служила бальным или банкетным залом. Я предполагаю это просто потому, что, пожалуй, даже Козимо не требовалось такое большое спальное пространство, которое в самом деле могло бы служить прекрасным банкетным залом из-за своей близости к кухонным помещениям, которые находятся отсюда не более чем в двухстах или трехстах ярдах – вполне приемлемое положение вещей в стародавние времена. Монархи не могут иметь удобств, которыми нам, плебеям, посчастливилось наслаждаться, – они не могут этого, даже сегодня. Если бы меня пригласили провести неделю в Виндзорском замке, меня бы это порадовало и заставило испытать гордость, но если бы там был какой-то намек насчет постоянного проживания, я бы сделал вид, что не расслышал. Как дворец Виндзорский замок великолепен, великолепен для показа, для приволья, для хвастовства, для величия и всего такого прочего, но спальни там маленькие, непривлекательные и неудобные, а приспособления для доставки еды из кухни к столу настолько нескладны и требуют столько времени, что трапеза там, вероятно, предполагает наличие новомодного холодильника. Это всего лишь гипотеза, я никогда там не обедал. В Виндзорском замке блюда доставляются бессловесным официантом из глубочайших глубин, где располагается обширная кухня, затем они перевозятся по рельсам на узком маленьком трамвайчике на территорию, где должен состояться обед. Когда я был там четыре года назад, эта вагонетка все еще толкалась вручную; все же это было, вне всяких сомнений, огромным прогрессом в системе доставки внутри Виндзорского замка по сравнению с любой довикторианской эпохой. Поразительно, как задумаешься, что то, что мы называем удобствами в жилом доме и к чему относимся как к необходимости, родилось так недавно, что вряд ли хоть одно из них существовало, когда родилась королева Виктория. Важнейшая часть – на мой взгляд, важнейшая – того, что мы зовем цивилизацией, еще не существовала в то время, когда королева появилась на свет. Она сидела на своем троне в этой освященной веками крепости и видела, как это новое разрастается из своего горчичного зернышка до колоссального дерева, которым стало еще до ее смерти. Она увидела все новое мироздание целиком, увидела все, что было создано, и без ее присутствия в качестве свидетеля не было создано ничего из того, что было создано. Право же, весьма похвальное созидание, если принять во внимание все сделанное, поскольку человек, сам, совершенно без посторонней помощи, напридумывал все это из собственной головы. Я сделал этот поспешный вывод потому, что думаю, если Провидение намеревалось ему помочь, то Провидению пришло бы в голову сделать это на несколько сотен тысяч веков раньше. Мы привыкли во всем видеть руку Провидения. Привыкли, потому что, если мы чувствовали ее отсутствие или думали, что чувствуем ее отсутствие, у нас было достаточно благоразумия, чтобы этого не обнаруживать. Мы племя тактичное. Мы немедленно поставили в заслугу Провидению эту прекрасную и поражающую воображение новую цивилизацию, и мы были совершенно невоздержанны в наших похвалах этому великому благодеянию, мы не смогли промолчать по поводу этого восхитительного пятиминутного внимания, мы можем помалкивать только относительно веков небрежения, которые ему предшествовали и которые были столь явными. Когда Провидение в бурю смывает одного из своих ничтожных червей в море, затем морит его голодом и морозит на доске в течение тридцати четырех дней и, наконец, опять выкидывает вместе с доской на необитаемый остров, где он три месяца живет, питаясь саранчой, креветками и другими моллюсками и откуда его наконец спасает какой-нибудь не просыхающий от виски нечестивый безбожник, бродяга-капитан, и бесплатно привозит домой, к близким, червяк забывает, что именно Провидение смыло его за борт, он помнит только, что Провидение его спасло. Он не жалуется и не ворчит, у него нет сарказма по поводу топорной, медлительной и тяжеловесной изобретательности Провидения в деле спасения жизни, он не видит в этих проволочках и неэффективности ничего, кроме пищи для восхищения, они представляются ему чудом, чем-то необыкновенным и замечательным; и чем больше времени они занимают, чем более неумелы и невыразительны, тем крупнее чудо. Между тем он никогда не позволяет себе разразиться сколько-нибудь сердечными и здравыми благодарностями в адрес грубого старого капитана, который действительно его спас; его он порицает, лишь слегка похвалив как «орудие в руках Провидения».