Как оно так вышло они не знают. Пикассо никто не позировал с тех пор как ему было шестнадцать, а тогда ему было уже двадцать четыре и Гертруде Стайн никогда даже в голову не приходило заказать свой портрет, и они оба даже ни малейшего понятия не имеют как оно так получилось. Однако получилось и она позировала ему и высидела девяносто сеансов и за это время много всякого случилось. Однако вернемся ко всем тем вещам которые случались в первый раз.
Пикассо с Фернандой пришли на обед, Пикассо в те времена был как говорила моя давняя и добрая школьная подруга Нелли Джекот, красавец мужчина жаль что на углу ботинки чистит. Он был худ темноволос, весь одни огромные омуты-глаза и резкий но не грубый. За обедом он сидел рядом с Гертрудой Стайн и она взяла кусок хлеба. Отдайте, сказал Пикассо, резким жестом выхватив у нее кусок, отдайте это мой хлеб. Она рассмеялась и он смешался. Это было началом их близости.
В тот вечер брат Гертруды Стайн доставал японские гравюры и показывал их Пикассо папку за папкой, брату Гертруды Стайн очень нравились японские гравюры. Пикассо послушно и с серьезной миной рассматривал гравюру за гравюрой и выслушивал пояснения. И вполшепота сказал Гертруде Стайн, очень милый человек ваш брат, вот только точь-в-точь как все американцы, как Хевиленд, обожает показывать японские гравюры. Moi j'aime pas ca, а я их не люблю. Вот я и говорю что Гертруда Стайн и Пикассо поняли друг друга с полуслова.
Потом был первый сеанс в мастерской Пикассо. Его студию я уже описывала. В те времена беспорядка там было еще больше, больше всяческих пришли-ушли, больше жару в докрасна раскаленной печке, больше перерывов на стряпню и просто перерывов. Там было огромное сломанное кресло в котором и позировала Гертруда Стайн. Там была кушетка на которой все сидели и спали. Там был крохотный кухонный стульчик на котором сидел за работой Пикассо, был большой мольберт и очень много огромных холстов. Это было ближе к концу периода арлекинов, самый расцвет, когда полотна были огромными, фигуры тоже, и группы.
Там был маленький фокстерьер и с ним какие-то проблемы и его вечно водили к ветеринару. Не бывает французов и француженок настолько бедных или безалаберных или прижимистых чтобы они не могли себе позволить сводить и не водили бы постоянно своих мосек к врачам собачьим.
Фернанда, как обычно, была очень большая, и очень красивая, и очень милая. Она предложила почитать вслух Лафонтеновы басни чтобы Гертруде Стайн не было скучно пока Гертруда Стайн позирует. Она приняла позу, Пикассо уселся весь такой сосредоточенный на своем стульчике очень близко к холсту и на крошечной палитре монотонного серо-коричневого колера принялся смешивать очередной серо-коричневый оттенок и сеанс начался. Это был первый из не то восьмидесяти не то девяноста с чем-то сеансов.
Ближе к вечеру два брата Гертруды Стайн и жена брата и Эндрю Грин зашли посмотреть как идут дела. Набросок был настолько хорош что Эндрю Грин все упрашивал и упрашивал Пикассо пусть останется как есть. Но Пикассо покачал головой и сказал, поп[22]
.Конечно очень жаль но в те времена никому даже и в голову не пришло сфотографировать картину в ее начальном варианте а из тех кто ее тогда видел никто конечно же не помнит ее лучше самого Пикассо или Гертруды Стайн.