Автобиография Иисуса Христа

Дрожа от холода и страха, я приготовился к концу, понимая, что от этого столкновения вместе со мной может погибнуть корабль, а с ним и все живое. Корабль приближался все быстрее, и, когда его острый черный нос оказался совсем рядом, я упал на колени и обхватил голову руками.

Раздался скрежет, и гора подо мной чуть заметно качнулась. Через мгновение я осознал, что жив и не тону в море, – и открыл глаза. Я находился на прежнем месте, а прямо передо мной слева направо, одна за другой, пронеслись семь латинских букв:

C I N A T I T

Затем я увидел, как несколько больших кусков льда откололись от горы и с грохотом полетели вниз, внутрь корабля, на какие-то непонятные постройки. Я понял, что корабль успел повернуть и лишь задел вершину горы. Передо мной замелькало множество маленьких светящихся круглых окон, но я не заметил ни животных, ни людей, лишь слышал равномерный звон, будто кто-то бил по медной пластине. Сияющий корабль проплыл передо мной, как видение, и быстро удалялся.

В его задней части, нависающей над водой, тоже были маленькие круглые окна, свет которых отражался в темных волнах.

Над кораблем поднимались, из круглых высоких башен, клубы дыма, заметные на фоне неба.

– Ноах! Ноах! Ламма савахфани?[23] Почему ты не забрал меня отсюда? Проклятие! Лучше бы вам всем сдохнуть! – крикнул я в отчаянии, понимая, что кричать бесполезно, и не понимая, что происходит. Почему качнулась, а не обрушилась вершина горы подо мной? Почему меня никто не заметил?

Я смотрел вслед кораблю. От него у меня осталось только семь новых букв, которые прибавились к трем буквам, составляющим латинское слово «солнце».

Корабль отплыл примерно на десять-пятнадцать стадий и остановился, повернувшись боком, похожий на прекрасно освещенную крепость, из которой немного под наклоном торчали испускающие дым башни, их было четыре. Корабль отплыл слишком далеко, я не мог разглядеть, что на нем происходит, однако в эту минуту почувствовал радость, решив, что мудрый Ноах догадался вернуться к вершине одинокой горы посреди моря и посмотреть, нет ли там кого-нибудь. Но прошло еще около часа, корабль по-прежнему стоял на месте, и я заметил, что он накренился, а большинство огней на нем погасло; затем он еще сильнее погрузился передней частью в воду и… погасли последние огни.

В смятении я догадался, что корабль был поврежден соприкосновением с горой и поэтому ушел на дно со всеми животными и людьми. Я даже слышал доносящиеся оттуда крики отчаяния, которые, сливаясь вместе, напоминали стрекот саранчи…

Вскоре погасли звезды наверху и внизу, и опять стало казаться, что ледяная глыба, приютившая меня, висит в небе. Но у меня было уже целых десять латинских букв. Немного подумав, я составил из них слово SCINTILLA[24], которое на мгновение вспыхнуло и снова распалось на элементы.

Я понимал, что корабль утонул, все умерли и ничего не осталось. Вся тяжесть мира легла на меня, единственного свидетеля катастрофы. Трясясь от холода, я собрался с духом и решил, что не погибну, ведь наступает новая эра и мне придется создать все заново. Больше некому. Средств для этого было мало, но достаточно: одиночество, холод, твердь льда, тьма и латинские буквы.

Глава 12 Аврелий

Когда я проснулся, в щели амбара светило солнце и поддувал ветер. Шуршали связки вяленой рыбы, подвешенной на перекладинах. Ночью было холодно, и кто-то заботливо укрыл меня шерстяным плащом, наверно Иуда. Я был один и подумал, что ученики, наверное, на рассвете разбрелись по городу чем-нибудь поживиться. Я дремал, пока не услышал, что меня кто-то зовет.

Я поднялся и вышел из амбара.

Поодаль, на берегу, окруженный своей скромной немногочисленной свитой, стоял префект Кафарнаума Аврелий. Не обращая внимания на эту делегацию, я подошел к воде, умылся, сел на большой камень и уставился вдаль, на молочно-зеленые воды Галилейского озера, которое всегда имеет такой цвет по утрам. Мне было приятнее смотреть на гребешки волн, чем на префекта, потому что волны были на своем месте, а римлянин Аврелий когда-то приехал в Галилею по службе и не считал эти края своим домом. Да и на местных жителей он смотрел свысока не только потому, что был официальным хозяином города, но и потому, что гордился своей кровью. Я видел на улицах Кафарнаума, как он общается с людьми. Аврелий запросто мог оскорбить какого-нибудь старика или пнуть работягу, а нищих и прокаженных он велел стражникам отгонять от города камнями, как собак.