Я понял, что она была почти бессмертной, и это еще сильнее воодушевляло и возбуждало меня. Каждый раз, когда смерть проходила мимо, она смеялась над ней. Она презирала любую власть и ни во что не ставила ни тетрархов, ни великих раввинов, но всегда готова была полностью подчиниться своему сиюминутному любовнику, пусть даже это был раб с клеймом F[98] на лбу, и выполнить любую его прихоть. Мария любила, когда во время соития ей причиняли боль – это распаляло ее.
Поселившись в Ашкелоне, она стала самой известной портовой шлюхой и была для мореходов опаснее пелориадской сирены, потому что обирала их до нитки. Никто не мог устоять перед Марией, когда она появлялась на прибрежной улице в белой тунике с пышной оборкой цвета гиацинта, надушенная, с набеленным лицом и с глазами, подведенными сурьмой и соком шафрана. В конце концов, ее уличили в том, что она помогла организовать похищение нескольких юных жительниц города, которых эллины заманили на корабль, увезли и продали в рабство, и городской совет постановил утопить Марию в свинцовом ящике в двадцати пяти стадиях от берега. Для этого был снаряжен корабль, Марию заключили в тюрьму, но ее любовник подкупил стражу, и она сбежала.
Побывав после этого в Иерусалиме, Фасаилиде и Тиверии, она оказалась в Магдале, городе, жители которого не смогли оценить масштаба ее искусства и воспользоваться им.
Я сразу разглядел в ней божественное дерзновение. Она творила дела любви на самой первой и грязной стадии великого делания, и я уверен, что на основе ее эротического опыта можно создать стройную и совершенную систему знаний, новую философскую школу, которая через великое наслаждение и падение откроет людям золотой свет Иного.
Мария видела то, что скрыто. Scintilla voluptatis[99] озаряла пространство вокруг нее.
Мы с ней были похожи. И я понимал, что бессмысленно ждать от нее благодарности за спасение – в любую минуту она могла исчезнуть, как змейка среди каменных глыб. То, что я спас Марию, уже не имело для нее никакого значения. И это было справедливо.
Глава 35
Восхождение
Несколько месяцев мы бродили по Галилее, были в Гисхале и Завулоне, ходили в Перею за Иордан, и почти везде нас встречали с восторгом. Я чувствовал прилив сил и даже исцелил нескольких прокаженных, а это было сложнее всего, для этого требовалась огромная энергия, но я ощущал, как она вибрирует на кончиках моих пальцев. Из предосторожности мы не посещали Кафарнаум, Тиверию и Гергесу, потому что в первом городе был суровый префект, во втором – резиденция тетрарха, а в третьем – торговец Венедад, который, по слухам, грозил при встрече задушить меня, если я не верну ему долг.
Я снимал проклятия, мог исцелить от столбняка и заложенности носа, принимал роды, а также производил отторжение плода с помощью трав и пессария, если это было необходимо.
Вместе с нами вновь ходила толпа, и у нас вновь появилось много доступных женщин. Одна из них, которую я знал когда-то, привела с собой десятилетнего мальчика и сказала, что он мой сын, но я посоветовался с учениками, и мы пришли к выводу, что женщина лжет – ребенок был рыжим, притом что мать, как и я, имела темные волосы. Это был не первый случай, когда меня хотели сделать отцом с помощью лжи.
Я видел людей насквозь, улавливал их мысли. Может быть, просто сказывался опыт ведения бесед, да и мысли какого-нибудь сельского дубильщика кож, пришедшего за советом, угадать было несложно. Как всегда, люди часто хотели испросить у меня какое-то благословение: на брак, переезд или торговую сделку, и, если человек не выглядел больным, я мог сразу, пока еще он только приближался ко мне, сказать: «Знаю, зачем пришел, и благословляю тебя!» Часто этого хватало – у меня сразу появлялся последователь, который возвращался домой и свидетельствовал об учителе, считая это своей святой обязанностью.
Да, чтобы считаться прозорливым, совсем не обязательно искать в горах древний алтарь Баала и приносить на нем в жертву отрока, гадая о неведомом по его внутренностям. Достаточно натренировать ум.
Люди хотели знамений и получали их. Помню, однажды во время ночевки в поле я заставил небесного тельца явиться перед нами. Горели костры, было выпито много вина и сикеры, я встал и крикнул, обращаясь к небу:
– Сойди и воздень нас на рожки луны, о тучный многозвездный телец!
Луна качнулась, вскрикнули женщины, я не удержался на ногах и упал в траву лицом, чувствуя, как моего затылка коснулось ледяное металлическое копыто божества, и это наполнило мою душу неизъяснимым восторгом – я приобщился к небу, к звериным тайнам ночных светил.
Я учил людей радоваться жизни. Никакой скорби, никакого самоуничижения! Прошло время печальных псалмов, которые Давид сочинял в пустыне, я знал, как наполнить духом бессмертия каждое сердце.