Автобиография Юкити Фукудзавы как репутационный ресурс

Описанное в автобиографии поведение Юкити в детстве воспринимается как девиантное, но самого автора оно приводит в восхищение. Будучи еще совсем зеленым мальчишкой, Юкити предпринял такой смелый эксперимент. В каждой синтоистской молельне хранился символ божества — синтай (буквально: «тело бога»). Он находился в специальном ящичке, на «тело бога» запрещалось даже смотреть — не говоря уже о том, чтобы достать и потрогать. Это могли быть зеркало, меч или просто камень, в которых, как считалось, покоится душа божества. Что же сделал Юкити, прокравшись в молельню? Он взял в руки синтай (в данном случае это был камень), выкинул его на улицу, а на его место положил другой камень, который подобрал на дороге. Специальную деревянную табличку с именем божества он испачкал фекалиями. После этого пытливый мальчишка стал ждать: не постигнет ли его божья кара? Поскольку таковой не последовало, Юкити еще несколько раз совершил подобное кощунство и пришел к неопровержимому выводу, что никаких богов не существует, а потому все эти пышные религиозные ритуалы — жалкие предрассудки жалких людей. Наблюдая, как люди совершают приношения божеству Инари, он с нескрываемым злорадством думал, что эти идиоты поклоняются камню, который подложил он, отважный Юкити (с. 16–17). Мысль о том, что его поступок может задевать или ранить чувства других — обычных и «косных» людей, — не приходила в седую голову Фукудзавы даже в старости.

Юный Юкити осквернял религиозные святыни тайно. Когда подрос, он приступил к нарушениям общественной морали уже публично и демонстративно.

В период Мэйдзи обыкновения японцев (прежде всего элиты) менялись быстро. Это коснулось и диеты. Тогда казалось, что европейские одежда и пища способны превратить японцев в европейцев — умных, высоких и статных. К хлебу японцы привыкли сравнительно легко. Гораздо больше проблем вызвало потребление мяса, которое традиционно считалось в буддийской культуре продуктом нечистым. Многие японцы смотрели на европейцев, «пожирающих» мясо, с неприкрытым отвращением. Князья-даймё, когда их проносили мимо мясной лавки, приказывали поднять свой паланкин повыше — чтобы не так воняло. В Иокогаме, первом японском порту, открытом для европейцев, в 1869 году из-за недовольства местного населения мясные лавки пришлось вывести за пределы города.

Но Юкити Фукудзава еще задолго до официального разрешения употреблять мясо (в рационе императора Мэйдзи оно появилось в 1871 г.) ощутил прелести мясной диеты. Во время обучения европейским наукам в Осаке в 50-х годах XIX века он был беден и постоянно голоден, но отличался жизнелюбием, цинизмом и презрением к традициям. Во всем огромном городе с его 500 тысячами жителей имелось всего два заведения, где подавали говядину, и они считались самыми низкопробными и самыми дешевыми — так мало находилось японцев, которые желали бы оскоромиться. Постоянными клиентами этих заведений были бродяги, чье тело покрывали татуировки — знак низкого социального статуса (самураи никогда не татуировались). Но Фукудзаву и его бесшабашных соучеников-прогрессистов интересовали не правила приличия, а низкие цены и калорийность пищи. «Нормальные» люди считали Фукудзаву с товарищами неприкасаемыми, эта(категория населения, к которой относились представители непрестижных и «грязных» профессий, — бродячие актеры, кожевенники, палачи, могильщики). Поэтому к студентам не стеснялись обращаться за соответствующей помощью — например, когда потребовалось умертвить свинью. В качестве вознаграждения они получили свиную голову. Тщательно изучив ее строение, студенты с аппетитом сожрали эту сомнительную награду.

Традиционная дальневосточная (китайская) медицина не знает хирургии: считается, что такое вмешательство ничего кроме вреда организму принести не может. Фукудзава, изучавший медицину европейскую, само занятие которой представляло собой угрозу для принятых поведенческих норм, открыто смеялся не только над китайской медициной, но и над всем китайским. Эту нелюбовь он пронес через всю жизнь. А ведь обычные японцы того времени считали себя наследниками великой китайской цивилизации, а неоконфуцианство выполняло роль национальной идеологии.