Автобиография красного

Герион, хоть и чудовище, умел быть приятным собеседником.

Он попытался, когда они с шумом мчались по Буэнос-Айресу в маленьком такси.

Оба ехали сзади,
вдавленные в спинку сиденья, с коленями у груди,
и Герион с неудовольствием
ощущал бедром подпрыгивающее бедро желтой бороды и чувствовал дыхание из соска.
Он усиленно смотрел прямо перед собой.
Водитель высунулся в окно и изливал поток ругани на пешеходов,
пролетая мимо них на красный.
Он радостно ударил по приборной панели и зажег новую сигарету, вильнув влево
и подрезав велосипедиста
(тот отскочил на тротуар и нырнул в переулок),
потом перестроился перед
тремя автобусами и резко встал, подрагивая, за другим такси. БИИИИИИИИИИИИИИП.
Гудки аргентинских автомобилей мычат как коровы.
В окно полетели новые проклятья. Желтая борода тихонько посмеивался.
Как у вас с испанским? спросил он у Гериона.
Не очень хорошо а у вас?
Я довольно бегло на нем говорю. Год жил в Испании работал над исследованием.
Бесстрастности?
Нет сводов законов. Изучал социологию древних кодексов.
Вас интересует справедливость?
Мне интересно как люди решают что звучит как закон.
И какой у вас любимый свод законов?
Хаммурапи. Почему? Четкость. Например? Например:
«Тот кого поймали на
воровстве во время пожара должен быть брошен в огонь». Хорошо правда? – если бы
справедливость существовала
она должна была бы звучать так – компактно. Чисто. Ритмично.
Как мальчик-слуга.
Извините? Ничего. Они подъехали к Университету Буэнос-Айреса.
Желтая борода и таксист
немного поругали друг друга, после чего гроши, о которых шел спор, были уплачены,
и такси, гремя, укатило прочь.
Что это за место? спросил Герион, когда они поднимались по ступеням белого
бетонного склада, изрисованного граффити.
Внутри было холоднее, чем на зимней улице. Изо рта шел пар.
Заброшенная сигаретная фабрика, ответил желтая борода.
Почему здесь так холодно?
У них нет денег на отопление. Университет на мели. В напоминавшем пещеру пространстве
повсюду были развешены транспаранты.
Герион сфотографировал желтую бороду под транспарантом, на котором было написано

NIGHT ES SELBST ES

TALLER AUTOGESTIVO
JUEVES 18-21 HS

Потом они поднялись в пустой зал, который назывался

Преподавательская. Ни одного стула. На длинном прибитом к стене куске оберточной бумаги
ручкой и карандашом были написаны имена.
ВЕДЕМ СПИСОК АРЕСТОВАННЫХ И ПРОПАВШИХ ПРЕПОДАВАТЕЛЕЙ, прочел желтая борода.
Muy impressivo, сказал он стоявшему рядом
молодому человеку, тот только посмотрел на него. Герион старался не
задерживаться взглядом ни на одном из имен.
Вдруг это имя кого-то живого. В комнате или в муках или ждущего смерти.
Однажды в четвертом классе
их водили посмотреть на пару белух, которых только что выловили
у верхних порогов реки Черчилль.
После этого по ночам он лежал в постели с открытыми глазами и думал
о китах в безлунной
воде аквариума, где их хвосты касаются стен, – такие же живые, как и он,
на своей стороне
ужасных склонов времени. Из чего состоит время? спросил Герион, внезапно
поворачиваясь к желтой бороде,
тот посмотрел на него с удивлением. Время ни из чего не состоит. Это абстракция.
Просто значение которое
мы сообщаем движению. Но я вижу – он посмотрел на часы – к чему вы.Не хотелось бы опоздать
на собственную лекцию правда? Пойдемте.
Зимой закат начинается рано, притупляется кромка света. Герион
поспешил за желтой бородой
по тускнеющим коридорам мимо студентов, которые обсуждали что-то, стоя группками, тушили
сигареты подошвами ботинок
и не смотрели на него, в аудиторию с кирпичными стенами и беспорядком крошечных парт.
Одна свободная сзади. Герион
с трудом поместился за ней в своем пальто. Положить ногу на ногу он не смог. Присутствия
темнели ссутулившись за другими партами.
Над ними плыли облака сигаретного дыма, пол был покрыт толстым слоем окурков.
Гериону не нравились классы без рядов.
Его мозг пробегал туда-сюда по беспорядку парт, пытаясь обнаружить
прямые линии. Каждый раз когда он доходил
до парты, которая выбивалась, его заклинивало и он начинал заново. Герион старался слушать.
Un poco misterioso, говорил
желтая борода. С потолка ярко светили семнадцать неоновых ламп. Я вижу ужасающие
пространства вселенной которые меня обступают…
желтая борода процитировал Паскаля и принялся громоздить слова вокруг его ужаса,
так что в конце концов он почти совсем скрылся из виду –
Герион перестал слушать и увидел, как склоны времени завертелись вспять и остановились.
Он стоял рядом с матерью
у окна, был зимний вечер. Тот час, когда снег становится голубым,
и зажигаются фонари, и на границе леса может
вдруг застыть заяц, неподвижный, как слово в книге. Этот час они с матерью
проводили вместе. Они не
включали свет, а молча стояли и смотрели, как на них волной накатывает
ночь. Видели, как
она приближается, касается их, движется дальше и исчезает. Мамина сигарета тлела в темноте.
Желтая борода тем временем перешел
от Паскаля к Лейбницу и теперь писал на доске формулу:
[НЕОБХ] = А \'7d Б
которую он разъяснил с помощью предложения «Если Фабиан белый, то Тома такой же белый».
Почему Лейбница должна была заботить
относительная бледность Фабиана и Тома, Герион не понял,
хоть и заставлял себя
слушать монотонный голос. Он заметил, что слово necesariamente повторилось четыре раза,
потом пять, потом примеры
вывернулись наизнанку и теперь Фабиан и Тома соревновались в чернокожести.
Если Фабиан черный, то Тома такой же черный.
Вот, значит, что такое скептицизм, думал Герион. Белое это черное. Черное это белое.
Так я, может, и о красном что-то новое узнаю.
Но примеры иссякли и перешли в la consecuencia, которая становилась всё громче и громче,
пока желтая борода ходил взад-вперед
по своему королевству серьезности, огороженному вескими словами, и отстаивал убеждение
в изначальном величии человека –
или он с ним спорил? Герион мог пропустить отрицательное наречие, – и закончил
Аристотелем, который
сравнивал философов-скептиков с овощами и чудовищами. Так пуста и
странна была бы жизнь человека,
который попытался бы жить без убеждения в возможности убежденности. Аристотель, господа.
Лекция завершилась
негромкими Muchas gracias из разных концов комнаты. Потом кто-то задал вопрос
и желтая борода
снова начал говорить. Все закурили еще по сигарете и согнулись за партами.
Герион смотрел, как завихряется дым.
Снаружи уже село солнце. Зарешеченное окошко было черным. Герион сидел завернувшись
сам в себя. Этот день когда-нибудь кончится?
Его взгляд переместился на часы над доской, и он нырнул
в свой любимый вопрос.