Автобиография. Старая перечница

Возьмем, например, шестидесятые годы, когда я начала писать и только-только стала печататься. На этот период приходится детство и ранняя юность пана Тадеуша. На собственном опыте познать то время он, разумеется, не мог: никто не пустил бы четырнадцатилетнего сопляка на кухню творческих союзов — артистов театра и кино, писателей и прочей богемы. Как не мог он бывать и в творческих рассадниках того времени — в популярных богемных кафе и литературных забегаловках. И что делает пан Тадеуш? Наслушавшись всякого, насмотревшись, он сотворил в своем воображении богемный писательский и окололитературный мир тех лет и попытался меня в него запихнуть.

Не получилось. И не могло получиться, я горячо протестую против таких попыток вот здесь, на этих страницах, в письменной форме.

Во-первых, на официальном литературном мероприятии я была только один раз в жизни. Из присутствующих запомнила Марию Зентарову, вроде бы с мужем, Путрамента и, кажется, Ежи Помяновского[5]. На этом собрании мне большого труда стоило держать глаза открытыми, они закрывались сами собой от хронического недосыпа. Путрамент тогда сказал мне, что не любит агрессивных женщин и поэтому ему не нравятся мои «Клин клином» и фильм по книге «Лекарство от любви». Его слова настолько поразили меня, что я враз проснулась. Но все остальное словно затерялось в тумане дремы. Пан Тадеуш, видимо, действительно не понимает, что такое годами спать не более трех часов в сутки.

Предложу ему попробовать. Хоть немного, недели две, а не два года, в конце концов, я тогда была моложе, чем он сейчас.

А еще я была чрезвычайно загружена. Ни минуты свободной. А пан Тадеуш все пытал меня о каких-то «Шляхах», «Стоках», других злачных местах, о ночной жизни людей пера… Спятил он, что ли? Моя ночная жизнь заключалась в разложенной чертежной доске (разложить ее можно было лишь тогда, когда все в семье лягут спать и в комнате освободится клочок пространства) и пишущей машинке, а до знаменитостей мне не было никакого дела.

А не снобизм ли вообще стремление завести приятельство со всякими знаменитостями? Напишет какой-нибудь придурок пару стишков, издаст книжонку и уже раздувается от гордости — как же, он вращается в обществе великих мира сего. Потому что вместе со знаменитостями шляется по шляхам и валяется по стокам?

И пану Тадеушу непременно хотелось запихать меня в один мешок с такими?

Нет, я ни за что не признаюсь, что одержима манией величия, в которой меня тоже старались обвинить. Ну не вижу я себя этакой раздутой от спеси знаменитостью, отгоняющей от своего высокого порога всякую мелкую шваль. Тоже мне нашлась царица Савская или другая какая кретинка, разбрасывающая перчатки тиграм и леопардам. Ну уж нет, если что где когда-нибудь и проскользнуло, так это недоразумение. И я из последних сил стараюсь надеяться, что уж такой невообразимой дурищей я все же никогда не была.

Подводя итоги, могу лишь сказать: только Господу Богу ведомо, почему пан Тадеуш пытается сделать из меня совсем другого человека. Объяснение напрашивается одно. Такая, как есть, я ему ужасно не нравлюсь…

И вообще мне уже надоело его бесконечно тянущееся интервью и та дура баба, которой оно посвящено. Меня много раз спрашивали, что я думаю о книге пана Левандовского. Я не отвечала толком, со злостью ограничиваясь обещанием ответить в письменном виде. Что и делаю.

В произведении пана Левандовского я вижу самый существенный недостаток, а именно — главную героиню.

Есть у меня к пану Тадеушу еще одна претензия. К себе тоже, и неизвестно, которая из них сильнее. К себе, наверное, посильнее будет, но не люблю я этого слишком афишировать…

Во время одной из загранпоездок, в Париже, перед нами появился фургончик, на заду которого в качестве рекламы пива фигурировал… розовый слон. Ну в точности, абсолютно и бесспорно такой, каким я придумала его еще в «Лесе».

Минутку, спокойно. «Леся» я написала в 60-х годах, почти сорок лет назад. Так долго реклама не могла продержаться, она явно появилась позже, а значит — ее стибрили у меня. Плагиат! Что они себе думают, немедленно вызываем их в суд!

Я не сомневаюсь, что рекламщик пива моего «Леся» не читал и розового слона, плод белой горячки, придумал самостоятельно, но кто знает? А вдруг этот изобретатель рекламы по происхождению поляк, да если даже это просто случайность, грешно ею не воспользоваться. Пусть фирма с ходу опровергнет мои претензии и я не получу никакого возмещения, но ведь дело не в деньгах. Зато реклама какая!

Следовало что-то сделать, что-то предпринять, ну хотя бы связаться с рекламным отделом фирмы, привлечь французского адвоката или нашего, словом, хоть кого-нибудь. Пан Тадеуш французский знает лучше меня. А если и не лучше, то говорит на нем бойко, пусть грамматика и хромает, но зато запас слов у него больше. В любом случае какой-то резонанс бы получился, а учитывая хваткую и агрессивную прессу, у нас и шансы были.