Автобиография троцкизма. В поисках искупления. Том 2

К. К. Лунь тоже был «под колпаком», хотя к группе Кутузова не принадлежал. За оппозиционное выступление «по мелочам» партпроверкомиссия поставила ему годом ранее на вид. Карл Карлович ходил два года в прощенных, даже был избран в бюро ячейки, но подозрения никуда не уходили: «В политических взглядах Лунь неустойчив, – все еще говорили о нем. – На вопрос <…> поддерживает ли в данное время генеральную линию партии, на чистке прямо не ответил, а, уклоняясь, рассказывал о существующем различии между левой оппозицией и правой. По вопросу о подверженности бывшего секретаря т. Белоглазова правому уклону, выдвигал предложения, оправдывающие действия последнего на работе в деревне». Главные претензии к Луню были сфокусированы на его повседневном поведении: «В быту проявляется мещанство, регулярно посещает для маникюра парикмахера, а когда парикмахерская закрыта, за рюмкой водки, у этого же парикмахера, занимается крашением пальцев». Будучи членом бюро, Лунь не советовал другу, бывшему кандидату партии, женатому Зорину «временно зарегистрироваться с комсомолкой, с целью скрытия некоммунистического поступка» (адюльтера), тогда как этот вопрос полагалось поставить на общее обсуждение в бюро ячейки партии. Поступили доносы и о других его нарушениях: «кассу взаимопомощи считает нищенской» или, зная о «религиозных предрассудках» все того же Зорина, «выражающегося в поздравлении отца „Христос Воскрес“, замазывал перед партией». По сути своей Лунь если не был оппозиционером, то приближался к этому, и из рядов ВКП(б) его исключили[420].

В отношении Горсунова и Лабутина документация более богата, и мы остановимся на разбирательстве этих двух персональных дел подробнее. Их случаи разбирались в прошлой главе, в контексте рассмотрения проверки 1928 года, и у нас есть возможность увидеть, как изменились дискурсивные приоритеты.

На заседании комиссии по чистке мехфака СТИ от 29 октября 1929 года Петр Иванович Горсунов возвращался к делам двухлетней давности с горечью и иронией:

Меня вызывали (в бюро) 4 раза. Первый раз, когда я подал заявление, но здесь меня не спрашивали, подписал, нет, я платформу. Второй раз вызывали, когда узнали о моей подписи под платформой, я это отрицал. На этом заседании было постановлено дать мне строгий выговор. 3 раз вызывали и спрашивали, бывал ли я на оппозиционных собраниях. В 4 раз вызывали и спрашивали, бывал ли я у Кутузова. <…> Был не активен, на собраниях не выступал, не собраниях оппозиционеров не бывал.

Все же райком Горсунова исключил, его восстановила окружная контрольная комиссия, как «не принимавшего участия».

Затем в протоколе рубрика «Вопросы и ответы»:

– Как дела относительно оппозиции[?]

– Отмежевался. <…>

– Самостоятельно примкнул к оппозиции или при чьем-нибудь содействии[?]

– Читал платформу и находил, что мероприятия, практикуемые в ней, необходимо провести в жизнь. Платформу подписал.

На дворе стоял 1929‑й, а не 1927‑й, и какие-то вопросы касались новых оппозиций: