Автобиография троцкизма. В поисках искупления. Том 2

Ответчик явно умел быть ортодоксом. «Где принципиальные разногласия т. Кутузова с партией? – спрашивал Гриневич, все еще мыслящий категориями 1927 года. – Фактов нет. Если имеются, так это только [нрзб.] разговоры. Дайте нам принципиальные разногласия, и мы тогда поверим, что Кутузов в партию пришел несознательно». Платонов, бывший член партбюро, тоже шел на подмогу: «Как создавалось мнение о Кутузове? У нас на химическом факультете выступает Пивнев, который сказал неправильную информацию о правильных поступках. Как у нас подбирались лица, принадлежащие к оппозиции? Т. Спиридонов выступил и говорит, что „вот оппозиционеры, как, Вы согласны? У меня нет фактов“. Такая постановка никуда не годится».

Но одинокие голоса защитников были в меньшинстве. Тройка не сомневалась в обоснованности обвинений: «Несмотря на тщательные стремления скрыть от комиссии свои троцкистские взгляды, – констатировала она, – были выявлены несомненные факты: Кутузов был и остался в СТИ центром притяжения не только всех еще не отказавшихся на деле троцкистов, но и вообще всех нездоровых настроений в студенческом массе. Из всего сказанного с несомненностью выяснено, что Кутузов в партию пришел, идейно не разоружившись, и этим самым обманул партию»[471].

Неискренний отход от оппозиции связывался с именем левого оппозиционера, историка Елизара Борисовича Солнцева (1897 г. р.).

Вопрос Кутузову: Солнцевский путь в партии знаешь?

Ответ: Знаю только по статьям Ярославского. Насколько помнится, Солнцев в своем заявлении проводит мысль, что нужно проскочить в партию для того, чтобы сохранить кадры и убеждения, а потом, выждав время, воспользоваться этим.

Вопрос: Считаешь ли ты, что такие группы могут проскочить в партию?

Ответ: Теоретически это дело мыслимо, но здесь нужно смотреть каждого человека по работе и по целому ряду всевозможных признаков.

Вопрос: Возможна ли такая история в вузовских условиях?

Ответ: Но если она вообще возможна, так отсюда [следует], что и у нас может быть[472].

Вопросы носили достаточно абстрактный характер, и Кутузов делал вид, что разговор шел не о нем, а о каких-то гипотетических сценариях. Но такая видимость быстро развеялась. Разговор стал предельно конкретным – о его персоне. «Вопрос с Кутузовым очень сложный, – признал Кликунов, который не впервые имел с ним дело. – Кутузов является активным работником и до оппозиции выявил себя с достаточно хорошей стороны», но потом начал «чудить». Другие выступавшие «хвалили тов. Кутузова», «представляли ответчика „гением“». Но такие характеристики не помогали ответить на главный вопрос: «Искренне ли пришел т. Кутузов в партию? Он говорит, что искренно. Но есть данные, которые дают повод сомневаться». Кутузову предложили «идеологически разоружиться. С политической стороны надо его использовать, свои ошибки исправить у него желание есть, но ему нужно указать, что у него антиленинские взгляды есть». Кутузов «недостаточно откровенен, – сказал Чирке, – если он оппозиционер, то он должен поставить вопрос ребром. У него нет прямой постановки вопроса».

Обсуждения продолжались, обвинители повторялись: