Автограф президента. Роман-воспоминание

Ее попытались отговорить, но все было бесполезно, она не стала никого слушать и сбежала со своим ливанцем. Но вскоре оказалось, что ливанец этот уже давно взял себе за правило каждый год менять жен, потому что он был православный и не мог, подобно мусульманину, официально содержать гарем. Поскольку он не собирался ради дочки какого-то советского африканиста отказываться от своих привычек, он бросил ее, не прожив с ней даже года, после чего она вышла замуж за какого-то африканца, который ее тоже вскоре бросил, после чего она снова выходила и ее снова бросали. Помотавшись так по миру и испробовав все прелести брачных и внебрачных отношений, дойдя до ручки или уж не знаю до чего доходят женщины с ее наклонностями, она вдруг вспомнила, что у нее в Москве есть мама (папа, имевший доступ к информации о ее похождениях, к тому времени скоропостижно скончался) и еще какие-то родственники, и решила к ним вернуться.

С этим вопросом она и обратилась в наше генконсульство как раз в тот день, когда мне было совершенно не до нее. Пришла она не одна, а вместе со своей подругой по несчастью, тоже бывшей переводчицей, судьба которой сложилась еще более неудачно. Она тоже, находясь в загранкомандировке, вышла замуж за иностранца, только не ливанца, а француза, но этот брак начался с еще большего скандала, скандалом и закончился. Во-первых, она осталась за границей, бросив в Союзе свою двухлетнюю дочь от первого брака, а во-вторых, ее новый муж оказался бывшим наемником, одним из тех «серых гусей», которые стаями летали по всей Африке. Его руки были по локоть в крови, и вскоре правительство одной африканской страны, получив информацию о его местопребывании, потребовало его выдачи, чтобы предать суду за преступления, которые он совершил во время национально-освободительной войны. Друзья по иностранному легиону сумели вовремя предупредить француза, и он ударился в бега, бросив свою переводчицу, которая к тому времени успела отказаться от советского гражданства и стать француженкой.

Оставшись без средств к существованию, она решила попытать счастья во Франции, потом моталась по всей Европе, и к тому моменту, когда ее подруга решила вернуться к маме, она уже давно была профессиональной проституткой, многократно переболела всеми венерическими болезнями и вообще повидала такого, чего и пересказывать не хочется. И вот однажды, глянув на себя в зеркало, она вдруг поняла, что пройдет еще немного времени, и спрос на нее упадет, ей придется оставить свое ремесло, потому что ей было уже тридцать четыре, а выглядела она на все сорок пять, а значит, жить ей будет не на что, и тогда хоть в петлю. Поняв это, она, как и ее более молодая, но не намного более счастливая подруга, тоже вспомнила, что где-то на Украине живет ее мама и двенадцатилетняя дочь, и решила составить подруге компанию.

Но она вспомнила также, что, ослепленная предстоящим семейным счастьем с наемным убийцей, она наговорила гадостей многим официальным лицам и даже оскорбила советского посла, который, желая ей добра, пытался удержать ее от этого безрассудного поступка. Да к тому же она, видимо, чтобы больше понравиться своему французу, допустила несколько антисоветских высказываний, которые появились в западной прессе. И вот сейчас она не решилась зайти в консульство вместе со своей подругой, поскольку знала, что ее бывшие сограждане этого тоже не забыли, сидела у входа на лавочке и нервно курила сигаретку с марихуаной или каким-нибудь зельем покрепче.

…Во всех странах, где мне доводилось работать, я встречал этих несчастных женщин. Впрочем, их несчастье было во многих случаях относительным, и не столько потому, что некоторым из них удавалось неплохо устроить свою жизнь — таких были единицы, — а потому, что в большинстве своем они хорошо знали, на что идут, и вполне сознательно сделали свой выбор.

Только в бывшей французской колонии на учете в консульском отделе нашего посольства состояло около двадцати советских гражданок, вышедших замуж за иностранцев. Однажды к нам занесло одну юную ленинградку, которую охмурил какой-то абориген, обучавшийся в одном из ленинградских институтов. Приехав по его вызову, она вдруг обнаружила, что у него нет и половины тех благ, которые он ей наобещал: жить ей придется в антисанитарных условиях без воды и канализации, а питаться одной рыбой и рисом, приправленными острейшим соусом, от которого у нее глаза лезли на лоб и была постоянная изжога.