Автограф президента (сборник)

Но с другой стороны — в чем и как можно разобраться, если в результате неожиданного отъезда в Союз оборвутся все связи такого человека с иностранной разведкой, на которую он намеревается или уже начал работать? Или ему дадут указание «залечь на дно» и отлеживаться там до лучших времен?

И поэтому я под свою личную ответственность предложил оставить Лыкова в стране до тех пор, пока не будет внесена если не полная, то хотя бы достаточная ясность в существо его взаимоотношений с резидентом ЦРУ. Руководство прислушалось к моему мнению, и Лыков остался в стране. До сих пор не могу ответить себе на вопрос, правильно ли я поступил и что было лучше: отправить его в Союз и долго-долго держать там «под колпаком», может быть, без особых надежд на разоблачение или оставить его в стране? Знать бы заранее, чем все это кончится, тогда, наверное, решать этот вопрос было бы легче!

А кончилось это дело совершенно неожиданным образом. Накануне очередного визита Лыкова к резиденту ЦРУ бригадир вручил сторожу одно хитрое электронное устройство, и тот в отсутствие американца проник на виллу и установил его в холле, где тот обычно принимал гостей. Так мы получили неопровержимые доказательства, что американец, используя непомерные амбиции несостоявшегося доктора наук, сумел-таки соблазнить Лыкова перспективой стать штатным международным чиновником, но для этого, как водится в таких случаях, потребовал компенсировать усилия американской разведки по его переводу в систему ООН, и Лыков с азартом взялся за дело.

Нам уже оставался сущий пустяк — отправить его в Союз и прямо из аэропорта Шереметьево препроводить в следственный изолятор, как однажды вечером в посольство прибежала его возбужденная жена, проделав пешком путь чуть ли не через весь город, и поведала ошеломленному консулу, что час назад она кухонным ножом прирезала своего мужа, который докатился до такой низости, что захотел остаться за границей и предложил ей составить ему компанию.

Такой финал, конечно, никто из нас не мог предвидеть. Возмездие свершилось, и нам пришлось отправлять цинковый гроб и неутешную вдову в Москву…

Вот и сейчас нас, конечно, в первую очередь интересовала информация о сотрудничестве местной контрразведки с ЦРУ, особенно в разработке советских граждан. Рольф кое-что сообщал об этом, но сведения эти носили отрывочный характер и не содержали наиболее важных деталей, без которых предпринимать какие-то конкретные меры было довольно затруднительно. На этот счет у Рольфа тоже находилось убедительное объяснение: он заявлял, что пока не имеет доступа к таким сведениям, которые относятся к категории наиболее оберегаемых секретов, но если в конце года его повысят и передвинут — а ему это давно обещали, — то его возможности значительно расширятся, и тогда он сможет получать более полную и конкретную информацию. А пока же он узнавал об этом чаще всего случайно, от своих разговорчивых сослуживцев.

Тем не менее в течение первых двух месяцев Рольф несколько раз информировал меня об интересе контрразведки к сотрудникам советских учреждений. Мы действительно отмечали определенную активность контрразведки вокруг названных им лиц и, по мере возможности, принимали необходимые меры, чтобы предотвратить провокации.

Наибольший интерес представили два таких сигнала, потребовавшие от нас больших раздумий и хлопот.

Сначала Рольф сообщил, что «русский отдел» по просьбе американцев стал активно заниматься корреспондентом газеты «Известия» Димой Колчиным. Рольф не знал многих деталей этого дела, но тем не менее ему было известно, что «русский отдел» завербовал двух осведомителей из числа знакомых Колчина, оборудовал его квартиру техникой подслушивания и установил за ним наблюдение.

Колчин был мне хорошо известен, да и как могло быть иначе, если это был не какой-нибудь рядовой член не такой уж многочисленной советской колонии, а известный журналист-международник, один из наиболее вероятных кандидатов в «золотые перья» нашей доблестной прессы, веселый и общительный человек, у которого я совсем недавно был в гостях по случаю его тридцатипятилетия. За границей он был уже во второй раз, в стране находился вместе с женой и сыном, который учился в четвертом классе и, насколько мне было известно, был неравнодушен к моей дочери.