Автограф президента (сборник)

Хуже всех, однако, в этот вечер пришлось нашему консулу. Дело в том, что француз, добросовестно желая вызволить меня из возможных неприятностей, позвонил-таки в посольство. После его звонка дежурный по посольству сообщил о моих проблемах консулу. Когда я приехал в посольство, консул уже уехал выручать меня из беды и чуть не до полуночи рыскал по всему району, где расположен туристский комплекс, в поисках моей машины. Утром он едва не накинулся на меня с кулаками, но я, как ни в чем не бывало, сказал, что представления не имею ни о каких происшествиях, поскольку вчера вечером был в кино, а его, видимо, просто кто-то разыграл.

Не мог же я сказать ему, как все произошло на самом деле! Мы хоть и были друзьями, но мои служебные дела его совершенно не касались.

В работе с этим французом мне «везло» на всякие инциденты. Однажды, когда мы ехали с ним в машине, дорогу неожиданно перебежала маленькая девочка. Я успел отвернуть в сторону и затормозить, но меня занесло и развернуло. Девочку я не зацепил, но едва не влетел в дерево.

Когда все обошлось и мы продолжили нашу деловую поездку, я спросил француза, как бы он поступил, если бы я сбил девочку или ударился в дерево. Он, не оценив должным образом ситуацию, ответил, что остался бы со мной до приезда дорожной полиции, чтобы засвидетельствовать, что я ни в чем не виноват, так как девочка неожиданно выбежала на дорогу из-за укрытия и предотвратить наезд было невозможно. Тогда я самым решительным образом раскритиковал его решение и сказал, что, если, тьфу-тьфу, в тот момент, когда мы едем вместе, случится какой-нибудь наезд или авария, первое, что он должен сделать, если останется жив и сможет самостоятельно передвигаться, это убегать, уходить или уползать с места происшествия.

— А как же ты, Мишель? — спросил недоумевающий француз.

— Даже если я буду умирать, запомни — ты обязан уйти! — снова повторил я. — Остальное не твое дело!

Именно после этого разговора мы стали настоящими друзьями, потому что он по достоинству оценил мою заботу о его безопасности. А историю с полицейскими мы потом часто вспоминали как забавный эпизод в наших деловых отношениях…

Итак, при всех сложностях, связанных с использованием автомашины, из многих зол приходилось выбирать меньшее.

Каждая моя встреча с Рольфом на следующий день становилась предметом всестороннего анализа, в кабинете у шефа. И по каждой встрече у нас со Скворцовым возникали споры, в ходе которых мы поочередно находили доводы «за» и «против» того, что Рольф работает с нами честно или по заданию контрразведки.

Так, совершенно неожиданно оказалось, что Рольф является любителем поговорить о «большой политике», и, хотя наши встречи были непродолжительными и весьма насыщенными обсуждением деловых вопросов, он практически на каждой из них находил возможность, чтобы затронуть какую-нибудь острую международную проблему и попросить ее прокомментировать. Правда, довольно быстро выяснилось, что сам он в политике разбирается довольно поверхностно, к тому же, как правило, он никогда не спорил со мной и быстро соглашался с моими доводами, даже когда поначалу высказывал противоположную точку зрения.

Еще после первой встречи, узнав, что по инициативе Рольфа состоялось обсуждение политических проблем, Скворцов недоуменно спросил:

— Но он же в клубе сказал, что политика его не интересует?

— Я напомнил ему об этом, но Рольф ответил, что сказал так только потому, чтобы не садиться со мной за один стол. Говорит, не хотел раньше времени вступать со мной в разговор.

Обратили мы внимание и на то, что Рольф очень скупо и неохотно рассказывает о своих сослуживцах, ссылаясь при этом на нежелание подвергать себя опасности. И вообще, он довольно часто заводил разговор о своей безопасности, однако на встречах всегда вел себя довольно спокойно и никогда не торопился. На этот счет у Скворцова был такой довод:

— Я понимаю его опасения. Одно дело — брать документы со своего стола и рассказывать только то, что тебе известно по работе, и совсем другое — изучать сотрудников «русского отдела»! Несоизмеримый риск, поэтому он и не идет на это. А что касается его поведения на встречах, то Хансен ведь далеко не трус, не так ли?

— Совершенно верно, — согласился я, — мне кажется — он очень смелый человек.

— Вот видишь, Михаил Иванович, так что и здесь все выглядит вполне логично.

Было, однако, одно обстоятельство, которое у нас обоих вызывало все большую озабоченность. А состояло оно в том, что в течение всего времени пребывания в стране местная контрразведка уделяла мне повышенное внимание: я четыре, а то и пять раз в неделю отмечал за собой плотное, иногда просто демонстративное наблюдение. Правда, в этом наблюдении были существенные изъяны и даже зияющие дыры, чем я, как мне, по крайней мере, казалось, умело и пользовался, чтобы не нарушать свой привычный рабочий ритм.