Автограф президента (сборник)

Произошло это к заметному неудовольствию наших воспитателей, потому что, как это и полагается настоящим вожакам, мы держались чересчур независимо, а большинство педагогов всегда предпочитают иметь во главе любых форм детского самоуправления послушных и исполнительных подростков. Все это, понятно, было чревато конфликтом. Так и произошло, причем повод для конфликта мы дали сами.

Наши мятежные мальчишеские души, зажатые суровой лагерной дисциплиной, требовали хоть какой-то отдушины. И такой отдушиной стали ночные рыбалки, на которые мы с Женькой в компании нескольких самых надежных приятелей отправлялись перед рассветом, чтобы вернуться к лагерному подъему.

Мы прятали улов, а сразу после завтрака уходили в лес, в строгом соответствии с пионерскими традициями разводили костер и на прутиках жарили рыбу. При этом у костра собирались не только те, кто ходил с нами на рыбалку, но и значительная часть отряда.

Один из мальчишек долго упрашивал нас взять его на рыбалку, а когда мы ему отказали, в отместку нас «заложил». Будь мы в ладах с воспитателями, они бы, наверное, нас пожурили и этим ограничились. Но отношения у нас не сложились, и потому было принято решение примерно нас наказать.

Когда мы под утро возвращались с очередной рыбалки, у отрядной палатки нас поджидала засада во главе со старшей пионервожатой Ольгой Михайловной — восемнадцатилетней студенткой пединститута.

Пойманные с поличным, мы не стали унижать себя публичным раскаянием и мольбами о прощении, на что очень рассчитывали наши воспитатели, а решили с достоинством встретить суровый приговор. И вот после завтрака, как раз в то время, когда мы собирались жарить на костре пойманную на рассветной зорьке рыбу, на общем собрании отряда нас с Женькой освободили от занимаемых должностей, причем за наше отречение от власти проголосовали даже те, кто вместе с нами лакомился ночным уловом.

Но этого принципиальной Ольге Михайловне показалось мало, ей захотелось не только нас наказать, но еще и унизить.

И вот после обеда в пионерской комнате собрался совет дружины, и там нас с Женькой, как зачинщиков и организаторов, исключили из пионеров до конца лагерной смены. Для нас, искренне решивших посвятить всю свою жизнь без остатка борьбе за дело Ленина — Сталина, это было настоящей трагедией!

Когда Ольга Михайловна под одобрительные возгласы членов совета дружины сняла с нас пионерские галстуки, нам показалось, что вместе с галстуками у нас отнимают жизнь!

С этого дня и до конца смены во время утренних и вечерних линеек мы без галстуков стояли позади своего отряда, не имея права даже встать в общий строй.

Все последние дни пребывания в лагере мы ожидали, что нас вызовут на совет дружины и Ольга Михайловна в торжественной обстановке снова повяжет нам на шею так несправедливо снятые с нас пионерские галстуки. Но день проходил за днем, а никто не собирался нас никуда вызывать.

В последний день, за пару часов до того как отряды строем должны были отправиться на железнодорожную станцию, мы разыскали задерганную Ольгу Михайловну и напомнили ей об обещании снова принять нас в пионеры.

— Что же вы раньше мне не напомнили? — всплеснула руками Ольга Михайловна, словно это была наша, а не ее обязанность помнить. — Сейчас на это уже нет времени.

С минуту она размышляла, как поступить, потом деловито сказала:

— Ну хорошо, идемте! Только быстрее, мне некогда вами заниматься.

Мы поплелись за ней в пионерскую комнату, там она долго рылась в ящиках своего письменного стола, наконец нашла наши скомканные галстуки и, возвращая их нам, сказала:

— Вот, возьмите, можете снова считать себя пионерами. И никогда больше не нарушайте дисциплину!

Мы пережили невероятное унижение, когда нас исключили из пионеров. Но такой «прием» был еще большим унижением! С тех пор и до самого вступления в комсомол мы с Женькой никогда больше не надели пионерские галстуки…

Прошло шесть лет, и я снова оказался в том же пионерском лагере, на этот раз в качестве инструктора по плаванию. За эти годы на месте палаток возвели жилые корпуса, и теперь я жил вместе с физруком Александром Георгиевичем в бывшей пионерской комнате, в той самой, где когда-то заседал совет дружины, исключивший нас с Женькой из пионеров.

Мои обязанности, заключавшиеся в том, чтобы обучать детей плаванию и обеспечивать порядок и безопасность во время купания на реке, были не слишком обременительными, и потому в свободное время я интенсивно тренировался, а также помогал физруку проводить различного рода спортивные мероприятия. Делал я это с большим удовольствием, потому что Александр Георгиевич был учителем физкультуры в нашей школе, мы с Женькой были обязаны ему тем, что он привил нам любовь к спорту и сделал спортсменами. К тому же именно он устроил меня в лагерь, чтобы я под его руководством мог за лето подтянуть свою беговую подготовку и немного подзаработать.