Автоквирография

К пищевой пленке на тарелке с ужином прилеплен стикер с запиской «Ты моя радость и моя гордость». Я улыбаюсь и срываю записку, хотя чувствую, что видок у меня полубезумный, глаза из орбит вылезают.

Мама смотрит на меня с другой стороны кухонного острова.

– Ты кажешься… слегка взвинченным. У тебя все хорошо?

– Да, все отлично. – Я разогреваю себе ужин и наливаю воды, физически ощущая пристальный мамин взгляд. – Что у тебя на работе?

Мама обходит вокруг разделочного стола и прислоняется к нему, словно собираясь ответить. В кармане у меня вибрирует сотовый. Как обычно, в это время прилетает эсэмэска от Осени.

Но еще есть сообщение от Себастьяна.

Кста, спасибо за ланч.

Денек был так себе, но ты все исправил.

Спокойной ночи, Таннер!

«Американские горки» в животе продолжаются: вагончик заползает на вершину горки и несется вниз.

– Таннер! – Мама собирает волосы в хвост и закрепляет резинкой, которую снимает с запястья.

Я с трудом отрываюсь от экрана сотового.

– Да?

Мама медленно кивает, наливает себе «доброго вина» и манит меня за собой.

– Давай поговорим.

Черт! Я спросил, как у нее дела на работе, и отвлекся. Оставив телефон на разделочном столе, я иду за ней в гостиную. Мама с ногами забирается в огромное кресло в углу и смотрит, как усаживаюсь я.

– Ты же знаешь, что я тебя люблю?

– Да, мам, – отвечаю я, внутренне морщась.

– Ты вырос замечательным человеком, и меня буквально распирает от гордости.

Теперь киваю я. Понятно, мне очень повезло с родителями, но порой… они перегибают с трогательным умилением и обожанием.

– Милый, я только волнуюсь за тебя, – мягко говорит мама, подавшись вперед.

– Извини, я прослушал то, что ты рассказывала про работу.

– Дело не в этом.

Да я уже догадался…

– Мама, Себастьян – мормон, а не социопат.

Мама насмешливо вскидывает брови, словно хочет съязвить, но сдерживается. Я дико этому рад, ведь в груди закипает горячее желание его защитить.

– Так отношения у вас пока чисто платонические или?..

Мне становится не по себе. Закрытых тем у нас в семье нет, но из головы не идут лица родителей вчера за ужином и внезапное осознание: моим партнером они видят только парня с определенным социальным статусом – неконсервативного диссидента, вроде нас самих.

– А если мои чувства к Себастьяну не назовешь платоническими?

В глазах у мамы боль и страдание, но она медленно кивает.

– Не скажу, что я сильно удивлена.

– Во время ланча я встречался с ним в Бригаме Янге.

Мама сдерживается, сглатывает свою реакцию, как густой сироп от кашля.

– Ты ведь не против? – уточняю я.

– Против того, что ты уходишь с кампуса? – Мама откидывается на спинку кресла и внимательно на меня смотрит. – Нет, пожалуй, нет. Я в курсе, что за территорию уходят все, и расстраиваться по пустякам не стану. Против твоей сексуальной ориентации? Нет, нисколько. В этом плане ты всегда можешь рассчитывать на наше с папой понимание. Не забывай об этом, ладно?

Большинству молодых квиров о таком и мечтать не приходится. Мне несказанно повезло…

– Ладно, – отвечаю я сиплым от избытка чувств голосом.

– Другой вопрос, не против ли я, что ты бегаешь за парнем или девушкой из мормонов. – Мама с жаром кивает. – Да, Таннер, я против. И признаюсь в этом честно. Может, дело в моей предвзятости, но меня это по-настоящему беспокоит.

Моя благодарность мгновенно улетучивается.

– Чем такие слова отличаются от запрета его родителей смотреть на парней?

– Всем отличаются. Приведу один из сотни примеров: мормонизм – дело добровольное, бисексуальность – часть человеческой сущности. Я спасаю тебя от тлетворной идеологии мормонизма.

Я срываюсь на смех.

– А родители Себастьяна спасают его от ада!

– Тут другое дело, Танн. Мормонизм не угрожает геенной огненной!

Вот теперь я выхожу из берегов.

– Откуда мне знать про дела СПД?! – осведомляюсь я, повысив голос. – Разве ты дала нам реальное представление о том, во что верят мормоны и чем занимаются? От тебя я слышал, что они ненавидят геев, ненавидят женщин – ненавидят, ненавидят, ненавидят!

– Таннер…

– А я особой ненависти у мормонов не почувствовал. Это ты ненавидишь их!

У мамы глаза вылезают из орбит, она отворачивается и делает глубокий вдох.

Черт, перегнул я палку…

Будь у мамы склонность к насилию, она сейчас же вскочила бы и влепила мне пощечину – об этом говорят и ее напряженные плечи, и ее нарочито размеренное дыхание.

Только мама к насилию не склонна. Она мягкая, спокойная и на мои провокации не поддастся.

– Таннер, милый, для меня здесь все сложнее, чем ты можешь себе представить, и если тебе хочется поговорить о моих отношениях с СПД, давай поговорим. Только сейчас я беспокоюсь о тебе. Ты в первую очередь слушаешь голос сердца, а не рассудка, но, пожалуйста, подумай как следует. – Мама снова поджимает ногу под себя и продолжает: – Вы с Себастьяном словно из разных лагерей. Ситуация, конечно, иная, чем у нас с папой или у тети Эмили, хотя отличается не принципиально. Полагаю, его семья не знает, что он гей?

– Мам, даже я точно не знаю, гей он или нет.