Автоматом и гранатой

Егор остановился и обернулся. Женщина шла навстречу ему и одновременно поправляла на голове волосы, выпавшие из-под косынки.

– Как хоть зовут тебя? – тихо спросила она, остановившись в метре от бойца.

Сначала привычно по уставу он хотел ответить ей, назвав фамилию и воинское звание, но, опомнившись, произнес:

– Егор.

– На мужа моего ты сильно похож, Егор, – сказала красавица, взглянув на разведчика своими красивыми, большими, черными глазами, но уже по-другому, не пронизывающе. – Увидела тебя и обомлела. Почти одно лицо. И лет столько же.

– Мне двадцать один, – сказал разведчик, понимая, что наверняка супруг красавицы старше его самого.

Женщина опешила и пристально посмотрела в глаза солдату. Она нахмурилась, изобразила удивление, потом наклонила лицо, продолжая разглядывать Егора, будто пыталась что-то прочитать в нем или хотела разобраться в чем-то.

– А я решила, что тебе не меньше двадцати семи, – тихо произнесла она и провела своей ладонью по щеке разведчика.

Теперь смутился он, но не дернулся, не отступил перед ее жестом и напором.

– Наверное, не женат еще? – спросила красавица. В глазах ее читалась грусть.

– Не успел еще. Не до того было. Сначала учился, а потом война началась, – ответил Егор, пытаясь не дать женщине впасть в состояние полного уныния от потери на фронте супруга.

Ему хотелось поддержать ее, приободрить, поднять настроение. Они встретились глазами, обменялись легкими, еле заметными дружескими улыбками.

– Иди, Егор. Долечивайся и возвращайся на фронт, – произнесла красавица и провела рукой по плечу разведчика, бросив взгляд на его награды на груди. – Иди и спроси там с врагов за мужа моего. Так спроси, чтобы они долго помнили!

Он закивал в ответ. Ему стало приятно на душе оттого, что расстались они далеко не врагами и смогли оставить друг о друге доброе впечатление.

Женщина улыбнулась ему на прощание. Было заметно, что разведчик понравился ей.

Егор медленно отвернулся и, опираясь на самодельную трость, зашагал в направлении госпиталя. Там его ждали неотложные дела, к участию в которых постоянно привлекались лечившиеся в нем солдаты. Щукин не был исключением. Наравне с остальными он стирал грязные бинты, так как относился к числу тех, у кого руки считались целыми, не поврежденными в боях. Рубил дрова и помогал носить воду из колодцев для кухни, бани и прачечной. Ему доверяли помощь в работе писарей, особенно в вопросах написания писем родным от тех, кто не мог этого сделать самостоятельно, потому что лечил раны на руках. Эти солдаты особенно доверяли Егору, рассказывали ему самое откровенное, делились переживаниями и мыслями о доме, семьях, маленьких детях, что росли без отцов. Разведчик вникал в их душевные проблемы, расспрашивал детали, выяснял подробности. Ему это прекрасно удавалось. Каждый день одно-два письма, написанные рукой Егора, отправлялись адресату, в далекий дом раненого солдата. Иногда ему удавалось что-то приписать от себя. В этих строках он от лица командования хвалил бойца, родные которого потом читали весточку из госпиталя, и благодарил его близких за поддержку.

Деятельность разведчика, его помощь товарищам по несчастью все больше становилась заметна со стороны. Не только раненые солдаты, но и персонал госпиталя обратили внимание на добровольное занятие Егора и его появление там, где он был нужен. Отзывчивость и общительность, умение держать себя в разговоре с теми, кому было особенно тяжело, нравилось в том числе и самим молодым медсестрам, поступившим на работу сразу после окончания соответствующих курсов, а то и просто, по собственному желанию быть полезными в тяжелую годину.

– Товарищ сержант, – звучало то с одной, то с другой стороны, – помогите ведерко с водой поднести.

– С удовольствием! – отвечал улыбающийся разведчик и хватался за ведро, пытаясь оказать поддержку там, где она особенно была нужна.

Просившая его медицинская сестра или санитарка, из числа, как правило, самых молоденьких, одаривала Егора кокетливым взглядом и вела за собой, постоянно оглядываясь на него, идущего позади с ведром. Так продолжалось до тех пор, пока кто-либо из конкуренток в борьбе за внимание, а главное – сердце фронтовика, не вмешивалась в ситуацию и не перехватывала Щукина, забрав туда, где его помощь считалась более необходимой.

– Все равно он твоим не будет! – неожиданно для себя услышал Егор злобный словесный выпад одной из медсестер в адрес той, что попросила его о какой-то малозначительной помощи.

– И твоим тоже! – огрызнулась в ответ та, кому была предназначена не то угроза, не то предсказание.

Разведчик поставил на землю ведро, ставшее яблоком раздора между работницами госпиталя, и обернулся на их голоса. Девушки стояли друг напротив друга, обменивались злобными взглядами. Со стороны становилось похоже на то, что они вот-вот сцепятся и начнут драться, оспаривая право владения вниманием молодого мужчины, пришедшегося по сердцу едва ли не половине женской части тылового госпиталя.