Автомобилья поступь

«Порыжела небесная наволочка…»

Порыжела небесная наволочка
Зо звездными метками изредка…
Закрыта земная лавочка
Рукою вечернего призрака.
Вы вошли в розовом капоре.
И, как огненные саламандры,
Ваши слова закапали
В мой меморандум.
Уронили, как пепел оливковый,
С догоревших губ упреки…
По душе побежали вразбивку
Воспоминания легкие.
Проложили отчетливо рельсы
Для рейсов будущей горечи.
Как пузырьки в зельтерской,
Я забился, зарябился в корчах.
Ах, как жег этот пепел с окурка
Все, что было всегда и дорого!
Боль по привычке хирурга
Ампутировала восторги.

«Вы вчера мне вдели луну в петлицу…»

Вы вчера мне вдели луну в петлицу,
Оборвав предварительно пару увядших лучей,
И несколько лунных ресниц у
Меня зажелтели на плече.
Мысли спрыгнули с мозговых блокнотов.
Кокетничая со страстью, плыву к
Радости и душа, прорвавшись на верхних нотах
Плеснула в завтра серный звук.
Время прогромкало искренно и хрипло.
Ел басовые аккорды. Крича с
Отчаяньем, чувственность к сердцу прилипла,
И, точно пробка, из вечности выскочил час.
Восторг мернобулькавший жадно выпит.
Кутаю сердце в меховое пальто.
Как-то пристально бросились Вы под
Пневматические груди авто.

Веснушки радости

Владиславу Ходасевичу

Вечер был ужасно туберозов,
Вечность из портфеля потеряла morceau
И, рассеянно, как настоящий философ,
Подводила стрелкой физиономию часов.
Устал от электрических ванн витрин,
От городского грамофонного тембра.
Полосы шампанской радости и смуглый сплин
Чередуются, как кожа зебр.
Мысли невзрачные, как оставшиеся на-лето
В столице женщины, в обтрепанных шляпах.
От земли, затянутой в корсет мостовой и асфальта,
Вскидывается потный, изнурительный запах.
У вокзала бегают паровозы, откидывая
Взъерошенные волосы со лба назад.
Утомленный вечерней интимностью хитрою,
На пляже настежь отворяю глаза.
Копаюсь в памяти, как в песке после отлива,
А в ушах дыбится городской храп;
Вспоминанье хватает за палец ревниво,
Как выкопанный нечаянно краб.

«Мы пили абсент из электрической люстры…»