Автомобильная фамилия

К деревянной доске был прибит большой лист бумаги. Егор, наверное, смог бы взять его только, если бы широко растянул руки в стороны. С листа смотрело черно-белое изображение.

Странный старичок, с густыми усами, и жидкими пышашимися на макушке волосами, показывал язык. Не злобно, а скорее, в шутку, как иногда дразнят маленького ребенка.

Егор ожидал увидеть совсем иное. Скрюченного злобного хрыча с длинным острым носом, непременно покрытым бородавками. В общем, именно таким, каким обычно и описывали колдунов.

Но больше всего Егора поразила полоса.

С палец толщиной она тянулась через все лицо – сверху вниз. По всей её длине изображение словно пропало, почти выцвело на фоне остального портрета.

А это был именно портрет, увеличенное изображение человеческого лица, а не какой-то портал в потустороннее измерение, как говорили в толпе. Людей с таким большим размером головы не бывает и быть не может.

Но вот только как изготовили этот портрет – загадка. Походило на то, что мальчик видел внутри древних дров. Их он вместе со старшим братом нашел в какой-то землянке за городом. Дрова были прямоугольные и твердые снаружи, но стоило их развернуть – превращались в вереницу хрупких пожелтевших пластинок, испорченных мелкими черными знаками. Зачем эти штуки были нужны людям прошлого Егору так никто объяснить и не смог.

Портрет, смотрящего на Егора человека словно бы сделали из тех же самых мелких черных символов. Мальчик не понимал, каким образом, но точно уверился в том, что между теми символами и этим портретом есть какая-то связь.

– Вот ведь урод, – процедил Стерлигов. – Эй, Марат, как говоришь его зовут-то?

– Эйнштейн вроде какой-то! – отозвалось из толпы. – Еврей, наверное!

Стерлигов махнул рукой знакомому, повернулся и жестом пропустил Егора вперед себя.

– Ну, чего застыл? Плюй!

– Я… – у мальчишки пересохло во рту.

– Давай живее!

– Но это же просто… дедушка. Он похож на моего… Покойного.

– Ладно, я плюну за тебя!

Плевок Стерлигова блеснул в лучах солнца. Егор отвел взгляд. Ему стало стыдно.

– Он же не сделал нам ничего…

Стерлигов толкнул Егора в плечо.

– Иди уже, пока тебя городничий не забрал.

– Внимание! – вдруг раздался зычный возглас.

Толпа притихла. Только что очередь недовольно поносила Егора за то, что всех задерживал, а теперь повернулась к противоположной стороне площади.

Под нарастающую музыку, под звон органа, который раздавался прямо из воздуха на площадь въехал автомобиль.

Толпа ахнула.

Егор одними губами прошептал: «Настоящий».

Огромный, выше взрослого человека, на четырех грязных колесах, похожий на страшного зверя, черный внедорожник остановился перед толпой.

Дверь открылась, оттуда вывалился водитель. Быстро подбежав к задней двери, он распахнул её, а сам упал ниц прямо на брусчатку.

Верховный Патриарх ступил на его спину. Выпрямившись в полный рост, он взмахнул рукой, и толпа возликовала в ответном приветствии. Егор почувствовал, как его накрывает волной радости. Он не знал, как выглядит Патриарх, но это мог быть только он. Только Верховный мог носить расшитое золотом платье.

– А почему он на машине? Ведь никому не разрешено использовать технологии колдунов-ученых?! – внезапно поразился Егор, и понял, что спросил это вслух.

– Ну, дурень! – воскликнул Стерлигов, утирая благоговейные слезы с уголка глаза. – Ему можно.

– Почему? – удивился Егор.

– Совсем тупой? – Стерлигов удостоил мальчишку презрительным взглядом.

Патриарх поднял руку, музыка стихла, а вместе с тем потихоньку и сошло на нет роптание толпы. На площади стало очень тихо.

– Слушайте объявление! – сказал он протяжным басом. – Властью, данной мне Богом, я постановляю, что сегодня в полдень лик этого колдуна-ученого передается в руки здешних жителей, дабы они могли принять участие в уничтожении…

Дальнейших слов Егор уже не услышал. Они потонули во всеобщем гвалте, криках и гомоне. Толпа, крича, толкаясь, и мечась, словно раненный зверь, понесла мальчика к постаменту. Веревка сорвалась, выдергивая колышки из земли. Охранники бросились врассыпную. Особо резанул слух треск рвущейся плотной бумаги. Толпа выла, клевала портрет, словно голодные птицы. Егора буквально швырнули на измочаленную слюнями бумагу. Не понимая, что происходит, слепо подражая остальным, мальчик выбросил вперед руку, схватил кусочек, дернул и упал, а пинки вышибли его из толпы.

Весь в ссадинах Егор смотрел, как старухи жевали куски портрета, мужчины комкали бумагу, а женщины раздирая ту на мелкие кусочки, подбрасывали вверх.

– Егор, ну чего же ты, а? – весело крикнул Стерлигов, оборачиваясь.

Не говоря ни слова Егор всхлипнул и, не оглядываясь, побежал прочь. За город, на испещренную воронками дорогу, через поле. Он бежал так быстро, как только мог, а сжатая в кулак рука была спрятана под куртку.

Уже на закате он добежал до деревеньки в четыре покосившихся дома, пробежал по единственной улице и скрипнул ржавой калиткой.

– Егор? – в полумраке мальчик видел только силуэт матери.

Она приоткрыла дверь дома, поежилась от дуновения ветра и сказала:

– Входи быстрей, не выпускай тепло.