Автономное плавание

Шоаш был сыном профессора химии Мюнхенского политехникума, но каждое лето приезжал к тетке, жившей всего в трех километрах от имения фон Шаунбургов и бывшей хорошо знакомой с матушкой Баста. Там они и встретились, Баст и Шоаш – Юрг фон Кобель. Тогда им было лет пять-шесть, никак не более, и они всецело зависели от взрослых. Приедет ли Марта Лансдорф к Маргарет фон Шаунбург, пошлет ли Маргарет Гюнтера за приятелем маленького Баста? Все находилось в руках взрослых, но недолго. В восемь лет «весь мир» уже принадлежал им. Три километра не расстояние для быстрых детских ног… А вокруг так много интересного: горы, сады, деревня, церковь на холме, дом «привидений» братьев Бауэр, мельница на речке, и мостик над быстрой водой, и лес вдали, и дубовая роща за рекой… Чудный новый мир, и весь он – без остатка – принадлежал «рыцарям-крестоносцам»: баронам фон Шаунбургу и фон Кобелю.

А потом они расстались, но ненадолго. В двадцать седьмом мельком пересеклись во Фрайбурге на семинарах Гуссерля[72], однако когда в 1928 году старик ушел в отставку и кафедру принял Хайдеггер[73], Баст уехал в Гейдельберг, куда вскоре перекочевал за ним и Шоаш. Там, в университете, у них сложилась замечательная компания: крошка Даддль (тяготевшая к марксизму Надина фон Хелтей), левый социалист Удо Румменигге, штрассеровец[74] Яббо Феллер и монархистка Цисси Беркфреде. Чудное время. Молодость, вино, философия… Впрочем, Баст уже был членом НСДАП, хотя и симпатизировал левым: Геббельсу и Отто Штрассеру. А вот Шоаш…

«Он бегал и к троцкистам, и к тельмановцам, и к Грегору Штрассеру… Мятущаяся, блин, душа!»

В тридцать четвертом Басту сказали, что Шоаш убит… Но вот он – или кто-то сильно на него похожий – разгружает фургон зеленщика… А в тридцать четвертом… В тридцать четвертом всем им стало не до смеха…

Доктор философии Себастиан фон Шаунбург, Vogelhügel.

30 июня 1934 года

Выйдя из ванной комнаты, Шаунбург несколько мгновений постоял перед зеркалом, рассматривая свое сухое мускулистое тело. Кожа была безупречно чиста, и это ему понравилось. Он надел голубую рубашку, белые брюки и, мгновение поколебавшись, легкий светло-синий пиджак, но повязывать галстук не стал.

«Лишнее», – решил он, заправляя в нагрудный карман пиджака темно-синий платок.

Вместо галстука он повязал на шею платок того же темно-синего цвета. Получилось элегантно: в самый раз для регаты в Кенигсберге или ночного клуба в Берлине… Образ, мелькнувший в воображении, вызвал, однако, мгновенное раздражение и заставил Себастиана поморщиться. Но, с другой стороны, не сидеть же целый день в костюме-тройке! Поди узнай, когда за тобой придут…

«И придут ли вообще…»

Возможно, Рейнхард не обманул. Может быть, это в его власти. Допустимо, что конфликт удастся разрешить мирными средствами…

«Все в руках божьих…»

– Гюнтер, – сказал он старому слуге, спустившись на первый этаж. – Вы меня крайне обяжете, если заберете женщин и уведете их на день-два в деревню.

– Господин риттер…

– Оставьте, Гюнтер, – улыбнулся Себастиан. – Не вам мне это говорить.

– Я имел в виду другое, – старый слуга оставался чрезвычайно серьезен. – Мой племянник Аксель… У него есть грузовой автомобиль… фургон…

«Ну что ж, план не хуже любого другого… Аксель довезет меня в фургоне мясника до австрийской, а еще лучше, до швейцарской границы, а в горах демаркационная линия настолько условна, насколько может быть в поросших густым лесом Альпах…»

– Спасибо, Гюнтер, – покачал он головой. – Это лишнее. Мое завещание хранится у доктора Кене. Надеюсь, никто из близких мне людей не сочтет меня скаредным.

– Ну, что вы, доктор!

Это был хороший признак. Если старик перестал называть его риттером, значит, ничто человеческое не чуждо даже таким обломкам минувшей эпохи, как он.

«Мир меняется, меняются и старые слуги».

– Спасибо, Гюнтер! – сказал он вслух. – Спасибо за все. А теперь берите женщин и уходите, и, ради всего святого, не пытайтесь ничего сделать. Не обращайтесь к властям и не вмешивайтесь в дела провидения!

Прозвучало мелодраматично, но что поделать, если голоса Шиллера и Новалиса сливались в его душе с музыкой Вебера и Шумана? Себастиан фон Шаунбург таков, каков он есть, не более, но и не менее.

– Прощайте, Гюнтер, – сказал он и, не оборачиваясь, ушел в свой кабинет.