Автономный режим

Религиозные люди со знанием дела говорят, что ада не существует. Нет его. Во всяком случае, пока. Цитируя Библию, они утверждают, что ад появится лишь после Страшного суда. Ведь именно на Суде душа человека либо обретает желанный покой и умиротворение, либо отправляется дышать серой и наслаждаться вечными муками. А Страшный суд, на минуточку, случится одновременно с концом света.

Я считаю иначе. То место, где пребывает мое сознание в миг, когда телом овладевает Петр, иначе как адом не назовешь.

Бесконечно крохотная каморка гораздо теснее привычного деревянного ящика для трупа. И одновременно не имеющая пределов Долина Скорби. Мизерный кусочек кремния и силиконовой биоплоти, каким-то чудом вместивший Душу Сетевого Дьявола.

Это похоже на сон. И это так напоминает ад!

В который раз теряя тело, пусть и чужое, я становлюсь многократно разветвленной молнией. Душным комком статического электричества, цвета старого, почерневшего серебра.

Я не могу видеть, я становлюсь глух. Но я все вижу и слышу, как ребенок в чреве матери, хотя меня и бесит подобное сравнение. Мне больше нравится еретическая ассоциация с одержимостью. Петр — одержим дьяволом. Жаль только, что этому самому дьяволу приходится иногда возвращаться в свой ад.

Черная пустота сна моего разума пахнет горелой костью и озоном. В ней я не могу мыслить. В ней, кроме чувств, у меня нет ничего, даже воспоминаний. Может ли работать программа, которую переносят на флэшке?

Могу только догадываться, что чувствует Петр, когда ухожу я. Моего Я, сотканного из ветвистой молнии, касаются отголоски его эмоций, но такие слабые, как волна на исходе сил. Едва ощутимое касание ужаса и усталости. Страха, что опять я приду. Стыда, что от этого страха намокли штаны. Ярости, паники, и снова страха…

И что-то, может быть, ярость, может быть, страх, находит отражение в моем мире. В несуществующем кремниевом гробу. Тогда мои электрические щупальца растут, мне больно от усиливающихся статических разрядов. Моя тюрьма уменьшается, а я продолжаю расти. Как раковая опухоль, я проникаю в серое вещество головного мозга, пробую на вкус миелиновые холмы и пробиваю собой мозолистое тело. Будто резиновую перчатку я натягиваю тело Петра Астахова на свои ощущения, втискиваюсь в его лицо, пробую шевелить пальцами.

Так шагом за шагом я возвращаюсь к жизни. Так возвращается душа Сетевого Дьявола, последнее, что от меня осталось…

* * *

— Это было интересно.

Сначала я различил слова, потом осознал их смысл, а позже и уловил интонации: искреннее любопытство. Так же и мир начинает проникать в мое сознание — постепенно, словно рисунок под кистью художника. Сначала схематичные образы, тусклые наброски простым карандашом; потом возникают тени и краски, определяя опасность момента; а позже картинка насыщается запахами, чувствами и объемом.

Свистящий шепот продолжал:

— Интересно, бесспорно, хотя и, с позиции эстетики человеческих ощущений, отвратительно. Напоминает пляску святого Витта. Или эпилепсию.

Перед глазами пляшут разноцветные круги. Я ловлю себя на мысли, что дышу очень глубоко и тяжело — гипервентиляция легких после спазмов мышц. Тело само шокировано сменой его хозяев. Примерно так же действуют галлюциногенные наркотики нового поколения, меняя личности.

— Что… здесь… произо… шло… — с великим трудом произношу я.

Дыхание постепенно приходит в норму, а шум в ушах и круги перед глазами, напротив, отступают, рассеиваются.

Я замечаю стальной лист. Он огромен, занимает все мое поле зрения. Я настолько близко от него, что вижу малейшие впадинки и трещинки, оставшиеся от прокатного стана. На фоне их капли конденсата кажутся лужицами, они пахнут ржавчиной.

— Мы немного пообщались с вашим другом.

На секунду все исчезает в красно-коричневой тьме, и веки снова поднимаются. Тело все еще обессиленно. Страшно хочется пить. Я ловлю себя на том, что слизываю влагу с пола.

Точно! Это пол, я лежу. Вот почему неприятный, какой-то подленький голос шелестит сверху.

Медленно и осторожно, пробуя силы организма, я поднимаю голову. Стальной лист уже не кажется бесконечным, я вижу тщательно заглаженную спайку, дальше следующий лист, и еще. Потом начинается стена, около нее хромированные колонны, превращающиеся в моем восприятии в ножки стола, рядом странные…

Пару секунд ошалевший разум пытался выстроить увиденное в понятный алгоритм жизненных штампов. Пока, наконец, память не стала работать, уменьшая шок.

Никогда я еще не видел арахнидов так близко!

На продолговатой конструкции, похожей на стул и на кушетку одновременно, восседает (или возлежит?!) паучье тело. Восемь толстых, как бревна, волосатых лап. Плоское снизу продолговатое туловище в броневых пластинах хитина, чуть выше переходящих в черный кевларовый бронежилет, скрывающий уже человеческий торс.