Автопортрет художника (сборник)

– Это единственное в моей жизни, в чем я уверен, – сказал я.

В дверь поскреблись. Я тихонько пошел к ней, глянул в щель и увидел толстую тетку, которая всюду носила свои сраные фельетоны и водила шестнадцатилетнюю дочку, которую буквально подкладывала под газетчиков, лишь бы ее говно напечатали. Она не была писателем, не была журналистом. На кой хер ей это нужно было, я не врубался. До недавних пор. Теперь я начал понимать феномен тех, кто звонит и ходит в газеты, тех, кто беспокоится за «топы» и тому подобную херню. Славы хочется каждой твари. Даже такой дешевой славы, как у газетчиков. А когда слава не приходит, приходит ненависть. От которой даже сросшееся сердце криво срастается. Так я подумал. Впрочем, это уже вранье – я так не думал, потому что это фраза из мультфильма «Десперо», а его сняли десятью годами позже. Так что я ничего не подумал. Я просто увидел, что тетка без дочки, и решил не открывать.

На цыпочках отошел от двери, и вылез из кабинета через окно.

ххх

– Я блядь построю величайшую башню мира.

– Я назову ее в свою честь.

– Я буду стоять величественный и гордый, и мои руки будут обращены к Солнцу.

– Когда Солнце будет садиться, оно будет светить вам с моих ладоней.

– Правая моя рука – Гималайский хребет, а левая – Альпы.

– Сам я велик, как планета.

– Я великий. Я блядь гений. Я великий писатель.

– А вы все блядь ничтожества.

Я остановился перевести дух и хлопнул вина, удивляясь, с чего это я вдруг. Аплодисментов не было. Лица вокруг меня горели ненавистью и алкоголем. Все это сборище 30—летних педиков и неудачников только и делало, что разевало рты в порыве единого бля негодования. А ведь начиналось все очень мило. Мы приехали все в дом какого-то мудака, который чертил планы газетных полос, и с его молодой симпатичной вечно веселой женой – то ли хиппушкой, то ли просто любительницей потрахаться, – и стали пить вино. Расхренячивать пробки и пить. Я, чтобы не мучиться, взял бутылочку и пил из горла. Иногда сплевывал крошки, потому что пробку не вынул, а расковырял, и втолкал пальцем в бутылку. Ну, мне так нравится.

Компания была большая, человек двадцать. Все сплошь старперы под тридцать, говорю же. Все сплошь неудачники. Люди Которые Ищут Себя. Интеллектуалы сраные. Они все сидели и пиздели, пиздели и сидели, – разменивали себя на пиздеж ни о чем, – и каждый из них, должно быть, считал себя Уникальным и Исключительным. Все они готовы были написать Великую Книгу, только вот на следующей неделе руки освободятся, или Фильм Гениальный снять, ну, летом, во время отпуска, но, конечно все руки не доходили. А еще они могли бы сочинить Песню покруче «Вечера тяжелого дня», Мелодию лучше, чем у Моцарта, спроектировать здание прекрасней собора Софии, и нарисовать картину лучше Модильяни, а уж про статую лучше микельанджеловской я не говорю. Они все МОГЛИ БЫ. Но все это был пиздеж. И они сами это знали. И они забалтывали все на свете, даже свой пиздеж.

А я пил и пил, наливался и наливался. Пока вдруг не понял, Зачем я.

– Пить да книги писать, – сказал я, и рассмеялся.

Все стало очень просто. Очень легко. В романах пишут про такое «все стало на свои места». Ладно. Я встал на свое место, и, как всегда бывает с вами, когда вы занимаете Свое место, – солдат в строй, Муромец на землю, бегун – правой толчковой на старт, – почувствовал за собой и в себе всю мощь мира. Величие и мощь. Я схватил бутылку со стола, вдавил ее пальцем и рассмеялся. Хлебнул. Все эти пиздоболы глянули недоуменно на меня. Я сказал:

– Я блядь великий писатель и своими словами я построю величайшую башню мира.

– Я назову ее в свою честь.

– Я буду стоять величественный и гордый, и мои руки будут обращены к Солнцу.

– Когда Солнце будет садиться, оно будет светить вам с моих ладоней.

– Я великий. Я блядь гений. Я великий писатель. Через десять лет у меня будет книг двадцать.

– А вы все блядь ничтожества, никчемные блядь импотенты.

Как это обычно бывает, нашлись сомневающиеся. Пара завистливых педерасток – завистливые всегда остро чувствуют, где есть Сила, – верещали, что де, кто я такой, и что блядь писателем себя великим нужно считать, когда хоть что-то напишешь…

– На-следующей-неделе-когда-руки-дойдут-лет-через-сто, как вы? – спросил я, отчего они зазлобились еще больше.

– Да я ебал вас всех! – сказал я очень убежденно, потому что был убежден в этом, да и на самом деле ебал среди них кое кого.

– Вы все говно и неудачники, а я великий писатель и гений, мать вашу, – бросил я.

– Я завтра же начну писать книги, и это то, чем я должен заниматься, – сказал я.

– Идите все в жопу, – сказал я.

От злобы они с ума посходили. А меня уже несло.

– Я блядь величайший, – говорил я, – и я, и все мои великие женщины мира…

– Я и все мои великие женщины… – сказал я.

– Любую женщину делает великой мое прикосновение… – сказал я.

– Последняя потаскушка, которую я ебал, войдет в историю литературы, – сказал я.

– Я это не просто я, и мои женщины это не просто женщины, – сказал я.

– Это великий я и это все мои великие женщины, – сказал я.