Автопортрет: Роман моей жизни

Никаких симпатий участники друг к другу не испытывали. Юз Алешковский, Юрий Милославский и Саша Соколов не могли пережить того факта, что публика меня знала больше, чем их. Прямо в лицо мне сказать не решались, но за спиной брюзжали, что то, что я пишу, вообще не литература, а внимание к себе я ловко привлек исключительно своим расчетливым диссидентством.

На конференции выступил главный редактор известного американского издательства КНОПФ Ашбел Грин и призвал участников не питать лишних иллюзий, заранее примириться с ситуацией, в которой их книги в американской аудитории не будут иметь успеха.

Среди участников конференции была Кэрол Пирс, аспирантка из Сиэтла. Я познакомился с ней еще в Москве, где она проходила практику и часто бывала у меня дома. В Сиэтле она училась и в свободное время работала помощницей у моего адвоката Шройтера. В Москве она была посредницей между ним и мной, передавала письма его ко мне и мои к нему. Теперь она пригласила меня к себе, я охотно принял предложение и прожил в доме Кэрол недели полторы. Меня в Америке многое удивляло. И здесь удивило, что Кэрол, молодая одинокая женщина, по виду очень скромного достатка, имеет такой большой двухэтажный дом. Впрочем, она была не совсем одинокой. С ней жила ее подруга Наоми. На второй или третий день моего постоя Кэрол сказала:

– Ты понимаешь, какие у меня с Наоми отношения.

Я, конечно, догадывался. Гомосексуалистов обоего пола мне приходилось встречать и раньше, но раньше они о своих наклонностях и конкретных связях не распространялись. Стеснялись, боялись молвы и закона. На Западе такие связи постепенно входили в моду и даже афишировались. Несмотря на свое лесбиянство, обе женщины за мной охотно ухаживали, стирали и гладили мое белье и носки. Я расспрашивал Кэрол, кто из них мужчина, кто женщина. Она сказала, что такого разделения нет, они обе и пассивные, и активные. Но потом призналась, секс с мужчиной доставляет ей больше удовольствия, чем с женщиной. Кажется, она сама еще не знала, что беременна от Джона Глэда, с которым переспала во время конференции. Через естественное время она родила мальчика, назвала его Ароном и поздравила Джона с отцовством. Джон не поверил в свою причастность к этому событию, подозревал в этом виновным меня, но согласился на генетическую экспертизу. Экспертиза подтвердила, что Кэрол не врет. Джон от ответственности не уклонился, помогал Кэрол материально, а Арончик часть времени проводил у него. Причем жена Глэда Лариса тоже полюбила мальчика, заботилась о нем и держала его фотографию у себя на рабочем столе в редакции «Голоса Америки». Сейчас это уже взрослый молодой человек, учится в университете, изучает славистику и говорит неплохо по-русски.

Шройтер врет, а Страус обманывает

Когда я приехал в Сиэтл, Леонард Шройтер в городе отсутствовал, но звонил мне откуда-то по телефону. На вопрос, как дела, отвечал shit и, как я понял, встречаться со мной не торопился. Это меня насторожило. Через несколько дней он появился и пригласил меня сначала к себе в офис. Когда я туда пришел, там ряженые американские студентки-славистки на ломаном русском языке спели мне что-то из русских народных песен и что-то сплясали. Шройтер пригласил меня в ресторан. Сам пришел с какой-то дурой, которая, глядя на него, фальшиво закатывала глазки и спросила меня, понимаю ли я, что Леонард is my darling? Вопрос звучал бы нормально, если бы я знал его жену. В ресторане я спросил Шройтера, не собирается ли он отдать мне мои деньги. Он сказал, что охотно это сделает, но боится, что я на Западе новичок и по неопытности быстро потрачу весь свой скромный капитал неизвестно на что. На другой день он опять исчез из города и опять звонил мне по телефону. Я спросил, как я могу получить деньги. Мне было отвечено, что деньги лежат на каком-то неснимаемом счету и основную сумму, тысяч шестьдесят долларов, лучше пока не трогать, но не основную, тысяч десять, мне поможет снять его помощница Мэри Фриск. Между тем у меня был билет с неизменяемой датой отлета, эта дата приблизилась. Можно было, конечно, пожертвовать билетом, остаться и все-таки заставить Шройтера отдать мне деньги, но Ира выражала недовольство тем, что я застрял в Сиэтле, я нервничал и в конце концов уехал с вырванной суммой, которая сама по себе мне еще казалась большой.

Осознанная неизбежность

Прошло почти полгода, как мы на Западе. За это время я объехал пол-Европы и почти всю Америку с советским паспортом. Но вот произошло неизбежное.

16 июня 1981 года мне позвонил Марио Корти:

– Ты слышал, что тебя лишили советского гражданства?

– Нет.

– Только что опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР.