Автор, ножницы, бумага

2. Пока делаешь важную работу, залезть во все мессенджеры и начать всем отвечать, попутно смотреть новости, прогнозы погоды, а также пролистать ленту новостей в соцсетях и залипнуть на очень важном посте.

3. Прокомментировать этот пост. Продолжать переписку.

4. Обнаружить, что прошел час.

5. Закрыть все соцсети, мессенджеры и новости, чтобы обнаружить, что концентрированная мысль, которую следовало развить в эпизоде, приготовленном для написания на сегодня, расконцентрировалась. А главное – вы думаете о том важном посте из соцсети…

6. Собраться и все же открыть текст.

7. Сидеть перед ним, как перед удавом.

8. Писать по два-три слова и чувствовать безысходность всеми фибрами своего чемоданчика.

9. Решить, что лучше завтра.

Мозг – наш лучший редактор. Проблемы начинаются в тот момент, когда мы садимся перед клавиатурой, и мозг забивается тревожными мыслями и вредными фобиями. Поэтому его нужно тренировать.

Глава 5 Говорим по делу Сначала понять, затем объяснить

Однажды зимой я решил удалиться от мира и написать повесть. Выдуманную историю, не нон-фикшен. И удалился в глубь Псковщины, на ту самую турбазу у пушкинских мест, где Сергей Довлатов работал экскурсоводом и написал по мотивам своих мытарств «Заповедник». Просидев безвылазно три дня и мучаясь от того, что слог недостаточно легок, герои сопротивляются сюжету, а править приходится каждую фразу, я устроил себе выходной и повлекся в усадьбу Пушкина – Михайловское.

К счастью, туристов там не было, и я долго рассматривал рукописи, покоившиеся под стеклом. Первая же страница черновика одной из глав «Евгения Онегина» ошеломила. Исходный текст был плоским, похожим на перевод, слова не ложились на язык так, как происходит, когда читаешь «Онегина». Поверх текста было столько правок, исправлений и клякс, что, казалось, автор удачно побил рукописью комаров.

С тех пор я успокоился насчет того, что писать сразу набело не получается. Правка помогает найти точные формулировки, и это нормально.

Пушкин писал: «Точность и краткость – вот первые достоинства прозы. Истинный вкус состоит не в безотчетном отвержении такого-то слова, такого-то оборота, но в чувстве соразмерности и сообразности»[6].

Выражаясь еще проще: очень важно говорить по делу. Не лить воду. Не увлекаться стилистическими красотами. Называть вещи своими именами. Воспринимать правку как часть процесса письма.

Что именно входит в умение «говорить по делу»? За событиями стоит их истинный смысл. Надо прямо назвать его, не думая, насколько «литературно» это будет звучать. Более того, писать «литературно» – большая ошибка, сбивающая вас с пути к обретению оригинального голоса. Еще хуже – писать официально, серьезно. Наоборот: чем проще и яснее вы выразитесь, тем быстрее читатель поймет суть истории.

Главная ошибка, подталкивающая писать по официальным шаблонам и делать серьезный вид, происходит из-за того, что каждый более-менее взрослый человек вырос, учился читать и писать в эпоху, когда письмо еще делилось на highbrow и lowbrow – высокий и низкий стиль. К первому относился, с одной стороны, язык документов (заявлений, диссертаций, объяснительных, отчетов), а с другой – литературный язык, необычный, экспериментальный. Ко второму стилю относилось то, как люди говорят на самом деле, в жизни.

Весь ХХ век литература ломала стену между этими языками, смешивая их, взбалтывая и составляя все новые коктейли. Но доломала эту стену не она, а интернет. Именно в блогах люди начали писать о важном своим языком – так, как рассказывают знакомым. Это повлияло на СМИ: те тоже перестали надувать щеки и выражаться чрезмерно сухо или, наоборот, красиво.

Проблема, однако, в том, что большинство людей не осознали этих изменений и живут детскими воспоминаниями: книга – это святое, в ней не обманут, она должна быть написана высоким штилем, литература – это очень серьезно, и не каждый может ступить на священную территорию. Следствие этого подхода – когда вы садитесь писать, вы сжимаетесь от ужаса, что придется сочинять что-то этакое, необычное, литературное, не как речь, не как устный рассказ, а как… что?

Эту главу я представлял себе как последовательное расколачивание помпезных кумиров молотком. Первый кумир – особое отношение к тексту как к чему-то необычному, иному, нежели ваша манера устного рассказа. Второй – литературность, желание выразиться на бумаге какими-то специальными, необычными словами. И третий – установка, что сложные явления надо описывать сложным языком, иначе получится упрощение с потерей глубины понимания предмета.