Авторские колонки в Новой газете- сентябрь 2010- май 2013

С тех пор и пошло. Упразднив различия между искусством и бытом, она всегда жила, как на экране. Менялись жанры — от комедии до мыльной оперы, но не менялась актриса. Она играла в жизни то же, что на экране, ибо верила своим ролям, особенно — романтическим.

 «Больше всего, — признавалась побывавшая в восьми браках Тейлор, — я ценю супружество». И это правда, потому что она честно выходила замуж за всех своих любовников.

Смешав личную жизнь с экранной в той пропорции, которую прописывают звезде, она стала козырной картой. В голливудской колоде Мэрилин Монро была червовой. Светлая мечта простого зрителя, которому она часто снилась, Монро казалась феей секса. Если снежной королеве Грейс Келли подходила непорочная бубновая масть, то Одри Хепберн напоминала трефовый валет: вечный подросток экрана. Элизабет Тейлор — конечно же, пиковая дама. В ней чувствовалось нечто зловещее. Заметнее всего — в «Укрощении строптивой». Следуя изгибам назидательного сюжета, она проходит путь от фурии к ангелу. В первую нельзя не поверить, во второго поверить нельзя.

Выпуская наружу кипящие в ней страсти, Тейлор умела блеснуть темпераментом, не расходуя его без меры. «Мой секрет, — хвасталась она, — в том, чтобы добиваться максимального эффекта минимальными средствами». Обычно ей хватало взгляда. Дождавшись крупного плана, Тейлор поднимала ресницы (такие длинные, что один режиссер принял их за накладные) и смотрела в зал глазами небывалого фиалкового цвета.

Так начинается мой любимый фильм с Элизабет Тейлор. Еще до выхода на экран «Клеопатру» сопровождала дурная слава. Фильм, как считали критики, перегрузили деталями благодаря раздутому бюджету. На сегодняшние деньги «Клеопатра» стоила 300 миллионов — дороже «Аватара», но и толку больше. Историки до сих пор ценят эту картину, потому что она следует за источниками с куда большим усердием, чем это принято в остальном кино. Пожалуй, со времен Ренессанса античность не была объектом столь тщательного и дорогостоящего внимания. В сущности, Древний Рим построили заново — там же, где он стоял. Гектары настоящих — деревянных, а не виртуальных — декораций в римской киностудии добросовестно восстановили нашу школьную мечту о прошлом, но только Клеопатра сделала ее достоверной. Элизабет Тейлор играла сразу всех: инженю, женщину-вамп, влюбленную кошку, оскорбленную царицу — как у Плутарха. Примерно в тот же диапазон уложилась жизнь актрисы.

С годами ее одолели болезни, и пьянство, и тучность, и пошлость. Иногда она и себе казалась вульгарной, но признавая за собой все пороки, которые ей радостно приписывала молва, Элизабет Тейлор ни в чем не раскаялась: «Безгрешных людей, — говорила она, — отличают невыносимые добродетели».

Одной из них была скромность. Еще девочкой оказавшись в центре внимания, Элизабет Тейлор его не покидала до самого конца. Освоив Твиттер, она держала в курсе дел своих поклонников. Их — нас — у нее всегда хватало.

Source URL: http://www.novayagazeta.ru/society/6573.html

* * *

Дух на коне - Общество

Общество / Выпуск № 25 от 11 марта 2011 года

Чем ближе прошлое, тем труднее разглядеть в нем историю. Просто в какой-то момент мужчины перестают носить шляпы, и мы догадываемся, что переехали из вчера в сегодня

10.03.2011

<img src="http://www.novayagazeta.ru/views_counter/?id=6808&class=NovayaGazeta::Content::Article" width="0" height="0">

А рабская революция застала меня врасплох, и это не удивительно. Поразительно, что о ней не догадывались и те, кому положено. И это вновь убеждает меня в том, что им положено куда больше, чем они заслуживают. Главный секрет секретных служб заключается в их профессиональной непригодности. Ее оправдывает только свобода, то есть непредсказуемость.

Следя за революцией, я прихожу в философский ступор, потому что история с открытым концом — не история вовсе. Без конца она лишена структуры, а значит, и смысла. Ее нельзя нанести на ментальную карту, как реку без устья.

Устав переживать, я звоню в высшую инстанцию:

— Пахомов, что сказал бы Гегель, глядя в телевизор?

— Свобода — это осознанная необходимость.

— И кто победит?

— Как Наполеон: Дух на коне, то бишь на танке.

— А танк чей?