Авторские колонки в Новой газете- сентябрь 2010- май 2013

<img src="http://www.novayagazeta.ru/views_counter/?id=7062&class=NovayaGazeta::Content::Article" width="0" height="0">

Как обычно, война пришла к нам в дом через голубой экран, но на этот раз она была бескровной, от чего схватка не стала менее драматической. Напротив, она казалась роковой, беспощадной, судьбоносной. Ведь в определенном смысле на кон была поставлена судьба не страны и народа, а людей вообще — homo, так сказать, sapiens.

Чтобы выяснить, насколько мы разумны, мудрецы из IBM устроили состязание между человеком и машиной. Оружием в этой дуэли стала викторина Jeopardy (в России аналогичная передача называется «Своя игра»).

Нас, людей, защищали лучшие представители расы. 33-летний мормон из Сиэтла Кен Дженнингс и 36-летний пенсильванский гений Брад Раттер. Несмотря на то, что каждый из них уже заработал в Jeopardy больше трех миллионов, улыбчивые чемпионы не выглядят унылыми зубрилами и даже не носят очков. Зато их соперник напрочь лишен обаяния. Это — прямоугольный шкаф с синим глобусом вместо глаза и мягким, но синтетическим голосом, с тем безошибочным акцентом, который отличает роботов в старых фильмах. От всего человеческого у него только имя — Ватсон, но и ему он обязан не другу Шерлока Холмса, а его однофамильцу, основателю IBM.

Конечно, все помнят, что машина уже во второй раз сражается с людьми. Впервые полем боя стала шахматная доска, за которой Гарри Каспаров проиграл «Голубому гиганту». Перед Ватсоном, однако, стояла куда более трудная задача. Все шахматисты — и мясные, и силиконовые — говорят на одном искусственном языке: Е2-Е4. Наша речь несравненно сложнее шахматной грамоты. Поэтому к машине мы обращаемся на специальном языке, говоря с ней, как с иностранцами, детьми или сумасшедшими. До предела упрощая вопрос, мы исключаем все, что делает наше общение стоящим. Тут нет места двусмысленностям, шуткам, намекам и сальностям. Привыкнув считать компьютер дубом, люди опускаются до его уровня, чтобы сохранить свой.

Однако, встав к барьеру, Ватсон отказался от форы. Чтобы состязаться с людьми на равных, он должен был отвечать на обычные, то есть головоломные вопросы. Их авторы стремятся всех максимально запутать, поэтому они используют каламбуры, омонимы и часто вымученное остроумие, вроде того, которым нас изводили массовики-затейники. (ГДЕ СЕНА НЕ ГОРИТ? В ПАРИЖЕ. ЧТО ДЕЛАЛ СЛОН, КОГДА ПРИШЕЛ НА-ПОЛЕ-ОН? ЕЛ ТРАВУ.)

Смысл эксперимента, конечно, не в том, чтобы развлечь зрителей. Научившись распутывать иезуитские вопросы, компьютер сможет отвечать и на все остальные. Заговорив по-нашему, поумневшая машина упразднит изрядную часть профессионалов. Среди них, как с гордостью или ужасом предсказывают ученые, будут не только безликий справочный персонал, но и врачи-психотерапевты, священники-исповедники и мастера телефонного секса. Так, давно уже отобрав у нас большую часть ручного труда, машина посягает на оставшийся.

И все же победа в межвидовой войне никогда не будет окончательной. У нас есть преимущество, которое не позволит компьютеру выдавить людей на обочину эволюции. Секрет так прост, что, как все очевидное, его легко не заметить. Чем умнее становится машина, тем труднее ей дается то, чему так часто обязан прогресс, — искусство ошибаться.

Христофор Колумб неправильно высчитал диаметр земного шара, сократив его чуть не вдвое. Именно поэтому он отправился на запад, рассчитывая найти Индию там, где ее никак не могло быть. Результатом — именно и только — этой вопиющей ошибки стала Америка. Ватсон слишком много знает, чтобы ее открыть.

Итог состязания нетрудно было предсказать. Такая викторина — все равно что силачу тягаться с трактором. Ватсон, конечно, обошел людей, но это еще не значит, что он сможет нас вытеснить. Мне его даже стало жалко, когда в самом конце, уже на титрах, живые участники викторины принялись оживленно болтать и смеяться, а забытый в своем триумфе Ватсон молча стоял между ними, как прыщавый отличник на школьных танцах.