Авторский проект

– Можно и комедию. Только не мелодраму. Ну ее. Не люблю эти сопли. Настоящий артхаусный фильм состоит из триллера и черного юмора.

– Какой фильм?

– Артхаусный. Это Коля сказал.

– Что ты все «Коля сказал, Коля сказал»? Ты всего лишь сбегал отлить пару раз, а уже такой умный стал.

– Ну а что? Забацать такой фильмец нефиг делать. Зато потом прославимся не хуже Тарантино.

– Да. Было бы неплохо, конечно. А то, знаешь ли, надоело по слякоти чавкать. Хочется чего-то такого… чего-то такого… не знаю…

– Коля уже придумал. Если поможем ему, станем соавторами и прославимся. Так и сказал. Я ему почему-то верю. Не станет человек брехать просто так.

– И что он тебе сказал?

– Сказал, что нужна смерть. Всякий фильм, по-настоящему сильный, должен бить зрителя наповал. Самый первый фильм должен быть жестким и убойным. А что страшнее для человека смерти и позора? Этого всякий боится. Если не всякий, то большая часть. Про животных я вообще молчу. Все будет, как в реальной жизни. Единственный постановочный момент – это сцена убийства. Вот здесь мы ему и нужны. Мы должны сыграть самих себя. Ментов. Еще нужен человек на роль трупа. Надо его найти.

– Где мы его найдем?

– Найдем. Что его искать? Какое-нибудь жалкое чмо, до которого никому нет дела. Не бойся. Никто никого убивать не собирается. Все под контролем. Это не какая-то там самодеятельность. Все вполне серьезно. Это такой экспериментальный проект. Международный. Стоит кучу денег на самом деле.

– Ого!

– Ну как тебе такой расклад?

– Нормально.

– Возьмемся?

– Все равно делать нечего, а это какой-никакой шанс.

– Ага, шанс. Звезда нашлась.

– Ну а вдруг?

– Ладно. Давай, забацаем фильмец. Может, что и выйдет.

– Давай.

14

Журналист и оператор сидят в дешевой забегаловке, пьют кофе из пережженного ячменя.

Журналист, хлебнув из стаканчика:

– Где он работает?

– В туалете.

– Я серьезно.

– В платном туалете, на вокзале, кроме шуток.

– Почему именно он, Коля? Ты посмотри на него: он же урод. Неужели мало симпатичных людей по улицам ходит?

Оператор заглядывает в глазок камеры:

– А что не так?

– Да все не так. Я тебе говорю. Всегда говорил, Коля. Телевидение должно быть красивым. Зачем нам это чучело? Вот объясни мне, как с него лепить? Что с ним делать?

– Ты же сам говорил. Твой король сделает все там, из ничтожества…

– Но ты-то мне зачем нужен, Коля? Ты ведь оператор. У тебя же глаза есть! Ты же должен знать. Думать же должен.

– Что думать? Ты сам сказал: «Иди на вокзал». Забыл? Сам сказал, а теперь заднюю включаешь. Ты сам говорил, там много народу, разные люди, типажи. Вот ты глянь на его лицо. Раз у него рожа такая, это же неспроста.

– Ох, Коля, Коля… ну, не знаю. Дай еще посмотреть. – Журналист берет камеру, заглядывает в глазок.

15

Ночь. Вокзальный туалет. Темно. Из-за темноты никого не видно. Слышно, что кто-то спит. Слышно, что кто-то проснулся.

Два мужских голоса:

– Кто здесь?

– Никто.

Молчание.

– Ну и вали отсюда, никто.

– Я здесь живу. И работаю.

– Здесь?

Слышно, как кто-то ерзает.

– А где это я?

– В туалете.

– В каком еще туалете?

– В моем. На вокзале.

– В твоем?! Че, твой туалет, в натуре?

– Да.

– А что я тут делаю?

– Ты спал в кабинке.

– Так что, ты меня прогоняешь?

– Хочешь, оставайся. Мне все равно.

– Ладно. Все равно идти некуда.

Кто-то глубоко вздыхает:

– А здесь не воняет.

– Потому что туалет платный.

– Не обязательно. Бывает, платные еще и не так воняют.

– Не знаю. У меня всегда чисто.

– Тут так темно. Специально, что ли, лампочки выкрутил?

– Я люблю темноту.

– Я даже себя не вижу. Закрываю глаза, открываю – одинаково. Как во сне.

Звуки швабры и льющейся воды.

– Когда спишь, кажется, что все хорошо.

– Когда я спал, было плохо.

– Плохо стало, когда ты проснулся.

– Лучше б и не просыпался.

– А ты и не засыпал. Ты пустое место.

– Я пустое место?

– Ты ничтожный кусок говна.

Кто-то засмеялся:

– Знаешь, а мне полегчало…

– Что ни делается – все к лучшему.

– Чушь собачья.

– Почему?

– Если я сдохну, меня никто не вспомнит. Разве это хорошо?

– Не так уж и плохо.

– Может, все-таки зажжешь свет?

– Нет. Я люблю темноту. Если грязно, то кажется, что чисто.

– Правильно. Не зажигай. А то глаза болят.

– У тебя их больше нет.

– Что?

– Глаз. У тебя их больше нет. Вот и болят.

Короткое молчание. Вздох и стон.

– Тебе плохо?

– Да.

– Совсем плохо?

– Да.

– Будет хуже.

Почти шепотом:

– Знаю.

Звуки мокрой тряпки, елозящей по полу.

– Я убью тебя?

Молчание.

– Да.

– Вот и хорошо.

16

Журналист берет камеру, смотрит в глазок.

– Что он делает?

– Где?

Оператор берет камеру, смотрит в глазок:

– А, это… бомжа убивает.

– Что?!

– Бомжа.

– Это по-настоящему?

– Да.

– Он убил его?!

– Ну ты же видел.

– Господи… и ты это снял?

– Ну да. Больше некому.

– Зачем?!

– Ты сам велел все снимать.

– Зачем он его убил?!

– Сейчас узнаем.

Оператор нажал на кнопку перемотки.

– Смотри.

– Ты что, записал с ним синхрон?

– Ну да. Мне тоже было интересно.

Из камеры послышался приглушенный мужской голос, но неразборчиво.

– Ни фига себе…

– Видел бы ты того беднягу.

– Видел. Господи, ужас какой.

Журналист достает из бумажника деньги, протягивает оператору:

– Здесь двести.

– Угу.