Автостопом на север

— Этот Портек, именующий себя режиссером, хотел отдать Тельгейма Ишлю. Ты можешь себе представить Ишля в роли Тельгейма? Абсолютно неподходящий типаж: долговязый, худой, неуравновешенность во всем. Тельгейм — это ж человек, личность, уверенная поступь, но и с приступами слабости, так сказать, прусского характера и в известном смысле прогрессивного. Разве нечто подобное способен сыграть Ишль? Портек с головой уходит в интриги. Впрочем, я не хотел бы, чтобы ты неверно истолковала меня — сам он не интриган, его запутывают, втягивают в интриги. Но скажи, ты видишь Ишля в роли Тельгейма?

Я, конечно, знаю Ишля, знаю как певца и как драматического актера, и я никогда не подумала бы, что он может быть интриганом. Подняв, словно для клятвы, правую руку, я произнесла:

— Есть только один человек, способный сыграть…

— …Тельгейма, — подсказал Оттомар Хэппус. — Ты имеешь в виду меня? Однако я не намерен играть Тельгейма.

И он рассмеялся глубоко и почти беззвучно. То был какой-то теплый, необыкновенно заразительный смех. Даже эта кислятина, этот Гуннар, не имеющий никакого представления об искусстве, о театре, и тот рассмеялся.

Порой я задаю себе вопрос: а была ли эта берлинская жердь, этот Гуннар, с нами, когда мы с Хэппусом говорили о Фаусте, о Тельгейме? Когда я читала мое любимое стихотворение Шторма — то самое, с которым я уже много раз так успешно выступала…

— Талант! Талант! — воскликнул Оттомар Хэппус, притронувшись пальцем к моей коленке. — Тебе надо работать, работать и работать, участвовать в самодеятельности, выступать на вечерах — я уже вижу, как мы с тобой выступаем вместе, и мы — коллеги.

— О, дорогой господин Хэппус, пожалуйста…

— Что за вздор, коллега! Коллеги обращаются друг к другу на «ты». Говори мне просто Джолли — так меня все на студии зовут.

— …прочтите, прочтите хотя бы небольшой отрывок…

Хэппус закрыл глаза, опустил голову и заговорил с такой душераздирающей тоской:

— «…спешим, спешим покинуть этот дом. Назойливая вежливость этой незнакомой дамы оскорбляет меня более, нежели грубость хозяина. Возьми это кольцо!»

Он протянул мне руку, и какую-то долю секунды мне почудилось, будто я и впрямь вижу кольцо в его руке…

— «Это все, что у меня осталось, и никогда бы я не подумал, что мне будет суждено так расставаться с ним. Пусть тебе дадут за него восемьдесят фридрихсдоров… те… те… те… Я жду тебя по соседству в гостином дворе».

Неожиданно голос его изменился:

— «…не беспокойтесь, господин майор».

Он откинулся назад, упал на запыленную траву и закрыл глаза.