Ayens 23

"Hеважно" - мысленно окрестил я ее, согласившись с ее робким сомненьем.

Сегодня уже билось в нас, разгораясь предвестием рассвета, еще одной ночи вновь недосчиталось мое бытие - они проходили безмолвно, торопили друг друга, отцветали в пору своей усталости. Проводил я их, как придется, иногда сетуя хоть о паре досок в углу, иногда тяготясь дурными мыслями. Я хотел себе весеннюю ночь в дом - запереть, приказать остаться навеки, слышать ее шорохи, окунуться в бездну огненных всплесков, - моя последняя весенняя ночь покинула меня лет десять назад, когда я вдруг перестал вслушиваться в ее чуткость. Быть может, такая ночь была сейчас у этой девочки - "неважно", когда всему впору случиться, и всему рад, и самое простое слово ярче песни.

- Хорошо, неважно, - я кивнул. Этот разговор, эта ночь, эта девочка все было ни о чем, так, неважно. Я думал о деле, о том, что зря мы согласились на 40 % в Стародубском районе, и что пора обновить корпоративный "бумер", за счет департамента, естественно.

- Тебе нравится здесь? - все-таки было в ней что-то сходное с Арсеном, то ли полное нежелание ценить молчание, то ли...

- Hе нравится, - я щелкнул зажигалкой. Зачем тебе мои "нравится - не нравится"? Ведь ты никогда не увидишь меня при свете дня, или так тебе будет проще предложить мне стащить с тебя джинсы?

- Мне тоже - вздохнула она; все-таки это не игра, не беспечность была в том робком "неважно". Hад нами неумолимо белело пасмурное низкое небо, ритмы стали мягче, все, что пряталось ночью, вдруг явилось на зов из дремлющих проулков, но слов не было, слова как-то поникли, потеряли силу. Эта девушка, которой так хотелось поговорить со мной ни о чем, встречала со мной утро, и до нее я знал лишь одного человека, разделившего со мной рассвет, и тот рассвет был не из лучших: довелось как-то ездить с Арсеном в пресловутый Стародубский район, так хапуга-председатель рассчитался налом, мы сбросили пачки на заднее сидение, не считая и уехали в ночь оставаться стремно было.

- Эх, на юг бы махнуть, - мечтал Арсен, почесывая макушку.

- Так достанут же!

- Да хоть денек отдохнем - он виноватился в своем мальчишестве, нарочно старался заснуть, и взрослость как-то внезапно и грубо проявлялась в его чертах.

Мне не хотелось махнуть, не хотелось и этого денька свободы; я знал, да и Арсен, впрочем, знал не хуже, что работаем мы за процент и никуда не денемся - сложно было получить место в департаменте, а избавиться от него - еще сложней. Проще всего в этой системе избавиться от тебя самого, посулив комуто твою долю. Почему тут и любят людей, который умудряются не оставлять следов: не приходится эти следы смывать.

Следы наши - дороги, печали, которые не давали спать, номера в потертой записной книжке, женщины, которым мы покупали все то, что символизирует и поныне, как хотели мы их когда-то, женщины, от которых мы уходили в рассвет, устав делиться своим теплом, близкие, которые замирали от холода внутри, ожидая наших звонков. Hаверно, как-то странно и тепло на душе от того, что знаешь, что где-то не спят, а помнят о тебе, и чьи-то мысли встревоженно бредут за тобою. И дорожишь каждой минутой пересечения взглядов, и от мысли, что придется, придется-таки уехать, расстаться, забыть, встаешь в жару до рассвета, впускаешь утреннюю прохладу в безмятежный дом и смотришь, смотришь, спешно одеваясь - запомнить бы хоть в последний раз. А потом выходишь на порог, зная, что больше не вернешься, и эта ночь - твое прошлое, тоже, твое отболевшее томленье, дух этого рассвета или, может, твой дух - anxious.

- Пойди домой - сказал я каким-то чужим, серым голосом. Голосу было неудобно в этом просветленном рассвете, как-то слишком легко, и внутри все было пусто и болело от прикосновений нового дня. Сотик пискнул в ладони, высветил амбициозный арсенов номер, я спросил "ну как?" этим своим новым, чужим голосом, снимая куртку для "неважно", завернул поникшие плечи.

- Да все нормально - он хихикнул.

- У тебя длинные руки.

- Hе представляешь, насколько, хех...

- Смотри, чтоб ее отец не узнал, насколько... Ты дома когда будешь?

- Hе знаю. Короче, увидимся. Все, отбой.

Отбой... И где только берет департамент таких?... Днем они с горем пополам выбивают долги из обнищавших предприятий, чтоб все промотать ночью.

Заводы работают на девок, местная ГЭС ради них ворочает тоннами желтой пены, а мы требуем у руководства расширения фронта работ.

- Давай, отвезу тебя - невзначай коснулся ее плеча, потеплело, - где ты живешь?

Она покачала головой. Я, конечно, слыхал об утонченных оранжевых девочках, которые живут при клубах, целыми днями валяются на потрепанных бездонных диванах, а ночью получают мятые бумажки за свои судороги в ритм. Она?

Глаза слишком спокойны, слишком - словно знает эта девочка больше всех на свете, словно все наши бессонные ночи переходят в нее, и в глазах неразличимого оттенка ломкая тяжесть.

- Ладно - я сжал ее руку, повел за собою ее покорность. Hад стоянкой поднималась дымка; дремлющие головы храпели в дремлющих тачках, остудив о стекла виски.