Аз буки ведал

Внутри было очень темно. Печь с лежанкой, стол, чурбак. Ворох одежды и тряпья за лежанкой. Пара полуполных мешков. На столе плотно чугунки, миски, разные бутылки. Все. Если не считать сплошными рядами висящих под потолком пучков разно вянущих трав. Крохотное оконце без шторы - от кого, собственно? - да икона в углу: Никола Можайский. Глеб видел такого у тещи: в полный рост, с мечом и храмом в руках. По бокам Николы, в кружочках, маленькие Спаситель и Богородица... И сильный запах воска и мяты...

Баба Таня осторожно налила ему в синий, словно светящийся изнутри, толстый стаканчик чего-то из банки, покрестила, протянула:

- Пей!

Пахнуло чем-то отвратительно знакомым.

- Это самогон. Тебе теперь надо: чобы яд тебя не затравил.

Она все еще как-то укоризненно смотрела на него. Без той своей улыбки. Глеб содрогнулся и резко выпил. Зажмурив глаза, поискал в воздухе руками. Загрыз протянутой морковкой. Это было, конечно, совсем не то, что требовалось.

- Кепку сымать нужно. И крестись. Басурманин... Так-то вот. Ты садись, садись... Знать, это тебе ее убить дано было...

- Да кого - ее?

- Царскую змею. Да, ты же еще и крови испил. Прям все как деды баили... Теперь та пещерка без охраны осталась. Теперича туда любой пройдет, каждый озеро найдет, запоганит... Вот бы и должон ты сам озеро охранять... Да как? Ты же бродяга.

Он сидел на чурбаке, облокотясь на стол и пытаясь не уснуть. Ее голос до него доходил очень тяжело, с обволакивающими теплотой провалами. Главное было не опускать веки... Баба Таня стояла и смотрела в окошко. По ее морщинам на щеках скатились сразу две мутные слезы.

- Ты как ее убил, так все ее служки-то разбегутся. А она, царска-то змея, была очень редкая... Я ее токмо в детстве и видала. Она шибко прыгает, могет и верхового на лошади укусить... А ты убил. Ерой... Теперича еще один проход в Беловодье затворится. Токмо три останутся. А было-то - семь... Я сама хотела этим пойти. Да мне до поры не дозволено, голос был: мол, людей лечить надо... Теперича не знаю, как и быть. Есть одно место вверх от Урсула две версты. Ты там еще не стрелял... Да. Молиться мне надо: как откроется... Молиться...

Баба Таня уголком платка аккуратно утерла щеки от слезных дорожек. Повернулась к Глебу и стала расти. Она поднялась до потолка, заполнила собой избушку... Нет! Это, оказывается, он сам стал маленьким-маленьким... Глеб с трудом удерживал веки. Попытался встать, но вместо этого взлетел. Пузырьком повисел в воздухе и медленно опустился...

- Ты раз тот, про коего старцы баили. значица, теперь совсем мало времени остается. Скоро антихрист мир поглотит. Спаси Христос и помилуй! А как к мертвой воде никого не пускать? Никого... Чужих... Старателей нужно гнать. Они все туда-сюда за золотом ходят. А золота нет. Его чудь унесла... Чудь... Кижи...

Голос совсем превратился в журчание. Белая подземная река стекала в темноту, а Глеб тянулся к воде, но никак не доставал. О чем это журчание? Из последних сил он привстал, покачнувшись, схватился за край стола и опрокинул чугунок. И так проснулся. Баба Таня подняла с пола чугунок, тяжело разогнулась.

- Ну, я все тебе, мил человек, теперь поведала. Все передала... Теперь тебе и без меня можно. Жить-то далее. Боле я про твою судьбу ничо не знаю.

- Погоди... какие Кижи? Это с вашей прародины?

- Алтай-кижи. Народец местный. Я же все побаила. Айда.

Она вышла на воздух, он следом. Баба Таня расстелила "его" матрасец:

- В избе-то никак нельзя: кошка моя сонного подерет. А тебе спать долго надо. Да. Долго спать. А как проснешься, враз ступай к Семенову. Но про меня молчи. Всем молчи. Пусть. Поищут и перестанут. Спи!

Глеб лег. Послушно закрыл глаза. Потом все же привстал и пожалобился:

- Не могу больше один. Все время один. Есть умные люди, есть добрые, а родные где? Пока маленький был, брат от тоски спасал. А теперь?

Она укрыла его, поправила под головой. Достала откуда-то гребенку. Стала осторожно расчесывать ему волосы.

- Ты таишь много, есть и лишку. В себе не все пронести можно. Ты от тайны тяжелый, этим и себя, и других давишь. Тех, кого любишь... Подели ее с тем, от кого корысти иметь не будешь. Отдай и все забудь. Это твоя хворь... Кабы у тя крестный был... Ну, духовник по-вашенски, по-никониански. Он бы за тя помолился. Тода б ты боле и не страдал... Один- потому как кровную пуповину оборвал, а в духе не нашел... Поди пока к Джумке, все скажи про себя: почему здесь да отчего... Он не так уж плох, как пугать любит. Гордый просто. С ним только терпеть надо. Болтовню его. Ну дак это и с каждым. Во всех правда есть, только поискать надо... А про свою тоску ты Светке ничо не говори, пожалей: она умирать скоро будет... Рак у ее. Я чагой лечу. Но это все равно не поможет...

- Рак?.. А дети? А ребеночек?

- Ложись, не вспрыгивай. Это все равно, что у ее. Одна болезь али кака другая... Она отмечена. Так бывает. Потому-то она и от жизни рвет, сколь успевает. Все подряд. Без стыда. Без совести. Лишь бы успеть... А то ты не видел?

- Видел... Видел...