АЗ ЕСМЬ

Проходили годы. В России, после переворота 1917 года, наступило смутное время, когда заниматься всецело искусством стало невозможным. В 1922 году он покинул Россию, чтобы достигнуть Франции, которая в то время была для него главным мировым центром живописи. Предварительно он проехал чрез Италию, с ее замечательным периодом великого Ренессанса, чрез Германию (Берлин) и затем достиг Парижа, чтобы с восторгом всецело предаться искусству вне всяких событий. Его первые шаги в области живописи были отмечены успехом: уже после первого салона d’Automne он был приглашен в салон des Tuileries, где была элита салона d’Automne.

Однако расчеты его не оправдались. Искусство стало терять свое значение в его жизни: он увидел, что путем искусства достигнуть искомую вечность невозможно. Образы искусства были слишком ограничены своими формами, неприложимыми к беспредельности.

Уже во Франции он пережил возврат к христианству. Его идея познания прежде носила скорее отвлеченный от всего характер — как чистая интеллекция; жизнь сосредоточивалась в мозгу. Воспоминание о заповеди Христа «любить Бога всем сердцем», подобно молнии, посетило его, и ему стало ясно, что одна интеллекция, без любви, не приведет к подлинному познанию, которое по существу есть слияние в самом бытии. К этому приводит любовь. И — значит Христос прав. Все Евангелие предстало ему в ином плане, в иных измерениях. И он возвратился к молитве Личному Богу, прежде всего ко Христу, Которого ощутил уже в Его исключительности. Молитва стала овладевать им все более и более, так что сосредоточиваться на писании картин было уже непросто. Началась борьба между любовью к искусству и нуждою пребывать в молитве, — борьба, которая продолжалась около двух лет. Победила молитва.

Он поступил в только что открывшийся Богословский институт, с надеждой получить там наставления, как надо молиться, как надо мыслить о Боге, как достигается вечность. Скоро оказалось, что методы научного богословия не приводят к тому, что являлось главным для него исканием, и он покинул Париж, чтобы поселиться на Афоне, где люди ищут единения с Богом в молитве. Достигнув этого места, он прежде всего поцеловал землю, с просьбой к Богу, чтобы Он принял его и содействовал бы ему во всем; чтобы дал ему наставника, который помог бы ему выйти из целого ряда казавшихся неразрешимыми проблем. Молитва его на Афоне не утеряла той силы, которой она достигла уже во Франции. Ему стало ясно, что если он хочет действительно познать Бога и быть с Ним всецело, то должен отдать всего себя именно этому в большей мере, чем раньше искусству. И не кончалась молитва ни на короткий момент даже во сне. В душе его соединились в одну жизнь: отчаяние и чувство вечности. Отчаяние при молитве за мир, умирающий в отходе от Бога, в неведении о Боге. Молитва принимала нередко характер борьбы с Богом за этот мир. Но он не мог разобраться в происходящем в нем, в его душе. Все стало сильнее его самого. Так прошло четыре-пять лет. Тогда он встретился со Старцем Силуаном, и это было, как он сам воспринял, главным даром Бога, о котором он не смел и мечтать, хотя внутренно всегда жаждал получить человека, который подал бы ему крепкую руку и разъяснил бы ему происходящее с ним.

Начался новый период в его жизни, длившийся приблизительно восемь лет. По кончине Старца Силуана он испросил себе благословения монастыря на выход в пустыню. Там душа его торжествовала от возможности более прежнего предаваться молитве. Но вскоре вспыхнула Вторая мировая война. Молитва за мир умножилась, усилилась, и он часами лежал на земле в пещере, прося Бога вмешаться в эту безумную кровавую вакханалию. Прежде всего молитва шла о спасении гибнущих, убиваемых, страдающих. В условиях пустыни он не имел сведений о событиях, но чувство в молитве открывало их ему.

На самом Афоне в пустыне это был самый благоприятный момент для ночных молитв, в силу полной тишины, так как прекратилось всякое пароходное движение по морю, окружавшему Святую Гору. Это было время немецкой оккупации. Недолго продолжалось полное уединение. Он был приглашен стать духовником монастыря Св. Павла. В свое время Старец Силуан предсказал ему, что он будет духовником и чтобы он не отказывался принять это ответственное служение людям. Но служение сие связано с необходимостью отдавать себя им часто в самых глубоких своих чувствах. Он не отказался затем быть духовником для других монастырей Афона, для пустынников, отшельников и жителей скитов. Он так понимал свое служение: «В труднейший момент моей жизни Бог дал мне Отца (Старца Силуана) и других отцов-подвижников Святой Горы, которые поделились со мной самым драгоценным для них. Теперь я должен отдать свой долг, чтобы не воспользоваться данными мне наставлениями для себя только, но передать сие и другим, кто желает принять». Начался новый период, глубоко изменивший направление его жизни. Внимание, которое прежде было всецело сосредоточено внутрь самого себя, перешло в другие сердца, в другие умы, в проблемы других людей.