Азъ есмь Софья. Крылья Руси

Не то, чтобы Софья в свое время видела много разницы между разными ветвями религии – ее это вообще не интересовало, чай, не курс доллара и не индекс Доу-Джонса, но здесь и сейчас это было более чем серьезно. Речь ведь не о храме, нет. А о точке… вот именно, что точке!

И шпионы там собираться будут, и заговоры плестись, и иезуиты подтянутся, и вообще – Папе дай палец, так Ватикан руку по плечо отжует!

А вывернуться как?

Оставалось только вздохнуть.

– Давайте потянем время? Все-таки у нас не корову просят…

И Алексей, и Иван были согласны. Подождем немного, до весны все равно ни войны, ни поездок не предвидится, а там… кто знает? Найдем и как поторговаться, и что запросить! Найдем!

Да, и оповестить союзников. Если не удастся ничего сделать ни с принцем, ни с кардиналом… а кто сказал, что с ними не может ничего случиться потом?!

Шел командир, впереди войска, а тут раздался выстрел, пуля просвистела, и командир, как скошенный, упал…

Где-нибудь в Крыму, чтобы войску далеко ходить не пришлось, или уже на землях Венгрии, или Хорватии… да смотря, как пойдут войска. Жаль мальчишку, талантливый парень, но своя шкурка ближе к телу.

* * *

Антонин мрачно наливался пивом в корчме.

Сука!

Вот ведь… он бы для нее, а она…

Стерва, гадина… с-старуха!!!

Увы, обругать Илону не получалось. Стоило прикрыть веки – и вот она вновь стоит перед глазами. Тонкая, гордая, изящная, невыразимо красивая на фоне звездного неба, как ни убеждай себя, что это самообман – но любишь!

Или уже ненавидишь?

Антонин и сам не знал ответа. Любовь, да еще отвергнутая, давала простор для предположений, то стискивая когтистой лапкой сердце, то радостно плеская вина в костер ненависти.

А ведь он и дальше будет служить в Мукачево, видеть ее каждый день, а потом приедет ее муж…

Антонин аж взвыл, представляя, как они будут ложиться вместе в постель, как Имре… да чем он лучше него!?

Никогда этот Текели не любил и не будет так любить Илону, как он, Антонин! Никто не будет!

За печальными размышлениями, Антонин и не заметил, как к нему за стол скользнул неприметный такой человечек.

– Позвольте, господин, составить вам компанию?

Антонин поднял мутные от хмеля глаза.

– А ты кто такой?

– Ваш друг, господин. Только друг…

– Нет у меня друзей. Вот…

– Конечно, есть.

Как-то незаметно на столе появился кувшин с вином, наполнились кубки, разговор пошел свободнее, сначала о друзьях, потом о женщинах – и как тут было не пожаловаться такому внимательному и умному собеседнику?

Надо, надо пожаловаться!

Слово за слово, кубок за кубком, Антонин выложил все. И про любовь, и про пощечину – и встретил сочувствие и понимание. И… предложение помощи?

Ну да. Хочешь ты эту стерву?

Так возьми!

Есть одна вещь, ради которой любая женщина украдет, убьет, сделает что угодно – ее ребенок. В обмен на сына или дочь, Илона Зриньи пойдет куда угодно.

С этим Антонин был согласен. Как Илона любила своих детей…

Сердце бы из своей груди вырвать позволила раньше, чем дать волоску с их головы упасть. Любила без меры и без памяти… а ведь и правда…

Антонин спал на столе – и в пьяном сне ему виделось, как Илона раскаивается, глядя на него. Она была так неправа, отвергнув его любовь, она была…

А «друг» тихо растворился в ночи, кивнув кабатчику. Словно его здесь и не было. И если бы кто-то заглянул ему под одежду, увидел бы там католический крестик.

Илона была протестанткой. Естественно, она поддерживала свою религию, прижимая самых наглых священников, католическая церковь теряла свое влияние на землях Венгрии…

А иезуитам это было поперек горла. Наглую женщину предстояло проучить так, чтобы другим впредь неповадно было!

* * *

– Госпожа…

Илона смотрела на Прокопия Аввакумовича с легкой улыбкой.

– Письмо от государя русского?

Ответом ей стал низкий поклон.

Илона быстро сломала печать на конверте, вчиталась, потом медленно положила письмо на стол, потерла виски, словно внезапно у нее заболела голова.

Еще раз взяла письмо и прочитала. Уже внимательно, каждое слово.

Подняла глаза на Прокопия.

– Государь велел мне что-то передать на словах?

– Да. Что политика диктует подлые решения, но своих он никогда не предавал и не предаст.

– А свои ли мы?

– А разве нет, госпожа? – улыбка мужчины была в нужной мере тонкой и понимающей. Но не панибратской, ни в коем случае не наглой…

Просто сошлись двое умных людей.

– Ваш сын с русской царевной помолвлен, дочь – с польским королевичем, считай, три страны рядом стоят. Грех им вместе-то не быть! Конечно, свои вы для государя. А вот те – кивок в сторону, в которой, Илона знала, располагалась Австрия, – нет. Просто надо подумать, как бы так сделать, чтобы на себе вины не иметь.

Илона перевела дух.

Кажется, все не так страшно, как она возомнила.

Ну, Леопольд. И что?

А вот то.

Казненный отец. Убитый брат. Погибший от руки Леопольда (плевать, что не сам травил, приказ-то он отдавал!) муж. И – дети, ее дети…

Про Имре Илона сейчас и не подумала – предводитель куруцев сам был зубастым и хищным. И кто кого еще сожрет, если дойдет до дела.

– Что хочет делать русский государь?