Азъ есмь Софья. Царевна

— Отче, как можно говорить о Священном Писании, когда писать не умеешь? Так дело не пойдет. Деньги найдете на хорошее дело. Я знаю, сколько и чего принадлежит церкви. Чтобы через десять дней у меня на столе лежал подробный отчет. Сколько у нас безграмотных попов, которые таких же безграмотных людей воспитывают? Что вы намерены сделать, чтобы им помочь? Либо вызывайте в монастыри и обучайте, чтобы они хоть Псалтырь могли прочесть, либо кого‑то в помощь направляйте на время, дело ваше. Но спустя два года я хочу, чтобы при каждом храме были люди, способные обучить крестьянских детей хотя бы основам счета и грамоты.

— Тяжко сие будет, государь.

Питирим не то, чтобы сопротивлялся — он просто не понимал. И в этом непонимании был опасен. К чему крестьянам грамота?

Да ни к чему, им пахать и сеять надобно.

К чему всех попов обучать? Рано или поздно то само произойдет. А пока… Молиться — молятся, верить — веруют, ну и что еще надобно?

Алексей вздохнул. Провел рукой по лбу, убирая непослушную золотистую прядь. И тихо заговорил.

— Пойми, отче, я ведь не просто так гневаюсь. Из‑за безграмотности да глупости многие беды проистечь могут. Скажут человеку, что написано красное, он и поверит. А там вовсе даже синее. Ты знаешь, что началось, когда Никон церковные книги править стал, сам видишь. Трещина ширится, остановить ее сложно, сумеем ли — не знаю. А отчего?

— Потому что некоторые по недомыслию своему…

— Во — от. А отчего сие недомыслие? Да от безграмотности. Кого книги править приглашали? Да иноземщину! Своих мудрых людей не нашли? Али языка не знали? Вам веру православную во все концы мира нести, а вы? Да у турок последний мулла — и тот грамотен. Стыдно, отче…

Питирим только головой покачал.

— Стар я уже для твоих нововведений, государь. Стар, немощен… На покой мне пора.

Алексей пожал плечами.

— Удерживать не буду. Но года два еще постарайся продержаться. А там и Адриан сможет в силу войти, вожжи из рук твоих принять. Сам понимаешь, царь с Храмом воедино стоять должны.

— Э, нет, государь, — Питирим понимал, что может поплатиться за этот разговор, но и удержаться не мог. — Ты не воедино с Храмом стоять хочешь, ты желаешь, чтобы Храм то говорил, что тебе угодно. А это вовсе даже другое. Так ты и вовсе церковь подомнешь, а ведь это неправильно. Мы для того и созданы, чтобы…

— Между людьми и Богом быть? Отче, я сейчас может, резко выскажусь, только и ты меня пойми. Да, ваше место между людьми и Богом. И я за то, чтобы православная церковь века стояла, чтобы воссияла, чтобы никому и в голову не пришло, что Бога может, и нет, или иной он какой‑то…

— Богохульство…

Питирим едва шевелил белыми губами. Алеша покачал головой.

— Есть ведь нехристи, есть. Сам знаешь. А чего иезуиты стоят? Тот же Симеон? Мало тебе?

Мало не было.

— А ведь священник. Старцем прозывался… И? Неужто не позорит он это слово?

Крыть было нечем. Еще как позорит.

— А вы должны так себя поставить, чтобы никому, ни католику, ни гугеноту, даже последнему богохульнику в голову не пришло такое подумать. Чтобы каждый человек был уверен, что слово православного священника — оно дороже алмаза. Только вот дело это не одного дня. И даже не десяти лет. Внуки наши до того доживут ли?

Питирим слушал, а глаза оставались сомневающимися.

— Понимаю, ты пока не веришь мне — и верно то. Власть и не таких, как я, ломала. Сумею ли удержаться?

— Сумеешь ли, нет ли, выше тебя, государь, все равно никого нет на Руси.

— Бог есть. И совесть. Сумею ли пред ними ответить, когда рядом с отцом лягу?

И на миг проглянуло такое…

Не государь сидел перед Питиримом, нет. Не полновластный правитель земли Русской. Просто юноша, на которого свалилось небо — и сейчас он пытался его удержать. И найти хоть где‑то помощь, потому что никому, никому не дано выдержать под тяжестью свода — в одиночку. Объяснить, заставить понять, просто сделать…

Отзовитесь же! Вы же умные, мудрые, взрослые… неужели не ясно, что это — необходимо!?

Как крик в темноте!

Кричи, не кричи…

Питирим поклонился еще раз, пряча под приспущенными веками свое понимание.

— Стар я уже, государь. Слаб. Но прав ты, надобно нам грамотными быть. Авось, и смогу чем помочь. Десять дней, говоришь?

Алексей кивнул. И молча пронаблюдал за уходящим патриархом. Да уж.

Объясните хоть кто‑нибудь, где отец умудрялся находить время на посты и молитвы? Тут выспаться бы! Так и на то времени иногда нет. Если б не сестра, не Иван, не… Был бы один — вовсе упал бы.

Алексею и в голову не приходило, что отец был другим государем. Хорошим человеком, но достаточно слабым и управляемым. И правил не он, а, фактически, за него. Потому и бардак был.

А Алексей сейчас пытался делать свои первые шаги.

Он понимал, что будут проблемы, что его возненавидят, но…

— Ушел патриарх?

Софья скользнула в комнату, отбросила назад темную косу. Алексей окинул сестренку взглядом. Черное простое платье, тонкий венец на темных волосах, да и платье… вроде как и русский фасон, а и что‑то европейское в нем есть. И юбка длинная, и рукава, а все ж так сделано в некоторых местах…

— Нововведения?