Аз есмь царь. История самозванства в России

Четырнадцатого декабря 1825 года в России вновь установилось двоецарствие. За месяц до этого, девятнадцатого ноября, в Таганроге скоропостижно скончался император Александр Павлович, не оставивший потомства. Для таких случаев закон о престолонаследии от 5 апреля 1797 года предусматривал переход трона к следующему по старшинству брату императора, в данном случае к великому князю Константину Павловичу, наместнику Царства Польского. Однако тот в 1822 году в письме к Александру отрекся от престола, и император назначил своим преемником Николая, следовавшего по старшинству после Константина. Немногими людьми, знавшими об этой рокировке, были Константин, Александр, супруга и мать последнего, а также митрополит Московский и князь Голицын. Поэтому, едва весть о смерти императора достигла столицы, Николай принес присягу Константину, а тот, оставаясь в Варшаве, в свою очередь присягнул Николаю… Неразбериха продолжалась несколько дней, в течение которых из Варшавы в Петербург и обратно один за другим мчались курьеры. Когда Николай наконец принял трон, дата принесения присяги была назначена на четырнадцатое декабря.

В этот день группа офицеров, пытаясь совершить государственный переворот, вывела на Сенатскую площадь войска, ранее принесшие присягу Константину, под предлогом, что последнего собираются лишить престола. В числе этих офицеров были представители знатнейших фамилий, высокородные участники тайных обществ, молодые идеалисты. Из 121 человека, представшего перед судом по делу декабристов, большинству не исполнилось и тридцати, а самым старшим (двенадцати) было по 34 года. Они грезили о свободах, которые старшие из них (или их отцы) вкусили в Париже после победы над Наполеоном. Они вдохновлялись примером испанской революции, возмущались крепостным гнетом и с разочарованием наблюдали за сворачиванием реформ Александра. Воспетые Пушкиным (он дружил со многими из них), ставшие кумиром для Герцена и нескольких поколений российской интеллигенции, они навлекли на себя суровую кару: пятеро были повешены, остальные сосланы в Сибирь, куда за ними последовали жены. Декабристы вошли в историю как герои-одиночки.

Поэт Рылеев, Каховский, готовивший Николаю судьбу Людовика XVI, республиканец Муравьев-Апостол, ненавидевший крепостничество, юный Бестужев-Рюмин (23 года) и тридцатитрехлетний «старик Пестель» были приговорены к четвертованию, которое высочайшей милостью заменили повешением. Первые три сорвались – не выдержали веревки – и упали в яму под виселицей: их пришлось извлекать оттуда и менять веревки. Но поскольку запасных не было, а лавки еще были закрыты, потребовалось какое-то время, чтобы повторить процедуру. Вопреки негласному запрету, их повесили во второй раз. Простые солдаты, последовавшие за декабристами, были приговорены к прохождению через строй и гибли под ударами шпицрутенов.

С первых своих шагов революционное движение – оппозиция царю – не могла не быть революционной (иных вариантов просто не существовало) и осознавало свою оторванность от народа, боясь как огня пугачевщины и категорически не приемля террор, который был развязан мятежниками против дворянства. Вместе с тем Пугачев и его феноменальное движение привлекли к себе несколько десятков тысяч человек. Пример Пугачева подчеркивал глубокое одиночество революционеров, которые, независимо от принадлежности к аристократам или простолюдинам, были «господами» в глазах того самого народа, который они желали освободить. Пугачева казнили, но перед этим неграмотный казак-старовер успел напустить страху на царский двор и разбудить значительную часть крестьянства, казачества, национальных меньшинств… В этом смысле самозванство доказало свою эффективность. Справедливости ради отметим выступления Семеновского и Полтавского полков (первое до декабристов, второе – после), которые поднялись против царизма ради идеалов свободы, не прикрываясь именем «альтернативного» царя. Однако декабристы, первыми вступившие в политическую борьбу с самодержавием, невзирая на высокомерное отношение этих блестяще образованных молодых аристократов к «наивности мужиков», позаимствовали у самозванцев их лозунг о «добром царе», превратив излюбленное и испытанное оружие народа в мистификацию. Современная политика и традиционная апелляция к доброму царю тесно переплетены в рассказе Каховского: «Несправедливо говорили, будто бы при восстании 14 декабря кричали: „Да здравствует конституция“ и будто народ спрашивал: „Что такое Конституция? Не жена ли его высочества цесаревича?“ Это забавная выдумка. Мы очень знали (так в тексте. — К. И.) бы заменить конституцию законом и имели слово, потрясающее сердца равно всех сословий в народе: Свобода! Но нами ничто не было провозглашаемо, кроме имени Константина».