Появление лжецаревичей обостряло международные отношения. С 1643 по 1646 год Москва и Варшава обменивались письмами и делегациями, пытаясь решить судьбу юного аристократа Яна Фаустина Лубы, который якобы узнал от отца, что он сын Дмитрия и Марины. Его доставили в Москву, но благодаря настойчивости поляков и ввиду того, что перспектива мирных отношений с соседом перевешивала другие соображения, он был освобожден и отослан на родину, после того как поклялся больше не называть себя царевичем. Еще один «сын» Дмитрия действовал в 1639–1643 годах в Молдавии, но в конце концов был схвачен и казнен. В течение десяти лет, с 1642 по 1652 год, Москва посылала эмиссаров то в Варшаву, то в Константинополь, то в Швецию, внимательно следя за перемещениями Тимофея Анкудинова (называвшего себя «царевичем Шуйским») по Польше, Турции, Болгарии, Италии, Украине, Австрии и Венгрии и требуя его ареста. Шведская королева Кристина предоставила Анкудинову убежище, но в конце концов выдала его России в обмен на выгодное торговое соглашение.
ФУНКЦИИ МИСТИФИКАЦИИ
Рост числа лжецарей сопровождался умножением функций мистификации. В числе разоблачителей одного самозванца мог выступать другой: например, Лжедмитрий II, силясь придать большую достоверность собственной лжи, распекал иных самозваных «царевичей». Когда пошли толки о самозванстве Лжедмитрия I (дескать, он не настоящий царь, а Гришка Отрепьев), тому спешно понадобилось прикрыть одну ложь другой: он всюду начал появляться в сопровождении некоего Леонида, представляя его как настоящего Отрепьева. В обмен на помощь, оказанную Сигизмундом в сборе армии, Дмитрий обязался вести благоприятную по отношению к Польше политику, но, взойдя на престол, не спешил выполнять обещание. Тогда Сигизмунд отправил к нему посланца, который, желая показать новому царю всю шаткость его положения, под видом угрозы передал ему давно ходивший слух о том, что Борис Годунов-де не умер и скрывается в Англии. Василий Шуйский, в свою очередь, прибег к мистификации для борьбы с тенью Лжедмитрия I. После успеха устроенного им переворота он представил московскому люду мнимых отца и мать Гришки Отрепьева, уверявших, что свергнутый царь не кто иной, как их сын. Все еще одержимый «пагубной мыслью о живом Дмитрии», он устроил новую мистификацию – большую публичную церемонию, продолжавшуюся несколько дней, вокруг «чудесно сохранившегося тела истинного Дмитрия», пролежавшего в земле семнадцать лет. Ради этой цели Шуйский якобы приказал убить ребенка, которого и похоронили в ту же ночь в Угличе. Утром группа видных бояр в сопровождении патриарха эксгумировала труп «царевича Дмитрия». Свидетель событий француз Жак Маржерет утверждал, что они «нашли его тело нетленным, а платье таким же новым и целым, как при погребении, и даже орешки он по-прежнему держал в руке». Поддельное «подлинное тело» было с большой помпой перевезено в Москву, где его ждал царь со свитой и жители города. Склонившись над ним, мать Дмитрия Мария Нагая воскликнула: «О, теперь я вижу: это и взаправду Дмитрий, убиенный в Угличе. Божьей милостью его тело и сейчас такое же нетленное, как когда его опускали в гроб». Несколько больных чудесным образом исцелилось близ тела Дмитрия, и Церковью он был официально признан святым.