Вначале плавно поднял руку, погладил кобылу по спутанной гриве. Потом использовал найденные мази, покрывая ими напухшие губы животного, наружные части десен около резцов и клыков, и только после этого стал аккуратно снимать узду. Показательно было не только ее поведение, но и всего стада. Пострадавшая особь стояла смиренно, стараясь не шевелиться, и могло показаться, что ее ничего не беспокоит и не пугает. Но по ускоренному сердцебиению, стало понятно, насколько она себя старается сдерживать в подобном состоянии. Если обычно сердцебиение достигает у лошади тридцати, сорока ударов в минуту, то сейчас оно превышало восемьдесят, а то и девяносто. Словно бедняга шла вскачь, да еще и с седоком.
Остальные коллеги по табуну тоже нервничали, топтались неподалеку, порой угрожающе ржали и всем видом показывали: "Обидишь нашу будущую мамзель, мы тебя на ремни пустим!"
Так что я постарался. И когда уздечка была снята, кобыла шумно вздохнула, благодарно на меня посмотрела и собралась уходить к своим. Хорошо, что я вспомнил о запасенных нами для приманки гостинцах. Сухари ей давать не стал, непонятный белый стебель тоже, а вот более мягкими грибами, весьма напоминающими здоровенные, плотные, пусть и чуть подвяленные подберезовики, — покормил. И здорово так покормил, килограмма три, весь мой личный запас ушел. Зато явно и навсегда был занесен в список друзей, обласкан лизанием рук и преданным взглядом. Взамен, я не поленился еще разок помазать мазями повреждения, которые вновь оголились во время кормежки.
Когда лошадь ушла, я уселся на широкую лавку возницы одной из повозок, и вытянул перед собой два белых стебля в одной руке, и пару сухариков на ладони другой. И не поленился выждать целых пять минут. Наверное, беременная кобыла как-то сумела объяснить, что она вне себя от счастья после общения со мной, потому что опасаться меня перестали совершенно. То одно животное подходило поближе, то второе — пытались рассмотреть, чем это я их к себе приманиваю.
А потом одна каурая лошадка приблизилась, и смело слизнула сухари с ладони. Прожевав угощение, принюхалась к белому стеблю и с аппетитом откусила половину. Жевала с явным интересом, а полезла за добавкой уже с полной уверенностью в своей избранности. И пока жевала, довольно многозначительно развернулась ко мне правым крупом. А там, не совсем старая, но весьма неприятная рана. Похоже, валяясь в траве, порезалась о край острого, торчащего из грунта камня.
Не удивлюсь, если эти лошади тоже получили от своего ВИИна толику человеческого разума. Поэтому и каурую я подлечил весьма основательно: промыв рану найденным раствором уксуса, а потом покрыв порез толстым слоем мази.
— Два дня по траве не валяться! — выдал я в финале свои рекомендации самозваного ветеринара. — Топай! — и, подхватив очередной стебель и сухарь, распорядился в сторону остальных, громко и деловито: — Следующий!
Наверняка еще кто-нибудь страждущий отыскался бы, но тут дверь в каптерку с грохотом распахнулась, и все лошади отпрянули назад после восклицаний Пятницы:
— Командир! Ужин уже готовится, вода есть, можно выносить лошадям в ведрах для питья? Или ты мне немного поможешь? Не то боюсь, каша сгорит…
И умчался.
Шустрый он парень! Сам все отыскал, сам все готовить начал и придумал, как командира к работе подключить. И ведь не откажешься! Да и самому интересно, что он там за кухню такую отыскал, с водой да припасами. Хотя удивляться не приходилось: если маг на хуторе имел в своем распоряжении запасы на два года глухой осады, то уж шахта по добыче соли, которая наверняка принадлежала тому же герцогу Канцуру, просто обязана располагать в своих кладовых запасом продуктов для такой огромной своры лысых, маленьких, но наверняка жутко прожорливых оглоедов.
Уже открывая деревянную дверь, я с досадой вспомнил о неписаном правиле: хоронить всех разумных, если они тебе не враги. Да и тех — тоже желательно предать земле. Тогда получалось, что мороки нам добавится? Придется гномов закапывать?
Но в любом случае, радость обретения ездового транспорта перевешивала сопутствующие этому минусы.
Глава 27. Береженого бог бережет
Пока я ходил за первыми двумя ведрами, лошади попытались дотянуться до оставленных на дальней телеге лакомств, но у них ничего не получилось. А когда я им воду возле себя выставил — отходить не стал, а призывно шлепал ладонью по воде, заманивал, так сказать. И зря, так как оказалось, подлеченные мною кобылы вышли к ведрам первыми и всосали в себя почти по десять литров. Получили от меня по вкусности, да и, гордо вышагивая, свалили в сторону.
Пришлось идти за второй парой ведер, и вот тогда с опозданием заметил поилку, которая оказалась, прикрыта "автопарком". Правда, ни крана, ни шланга рядом не заметил. Неужели ведрами для такого количества гужевых лошадей, собирались носить?
Набирая воду в комнатке возле кухни, я распорядился Пятнице:
— Воду-то тоже подноси, мне от укрощения никак отрываться нельзя! И это… подумай, как эта вода подавалась в поилку для лошадей.