Азарт охоты, или Трофеи моей любви

— У нас их не просто не хватает — у нас их нет, — с горечью отозвалась я. — Мне не хочется сидеть на твоей шее. Тим, ты же директор. И ты можешь устроить меня в свою фирму без документов. У нас будет потрясающая возможность быть вместе как можно дольше. Мы будем вместе не только дома, но и на работе. Я буду вносить свой вклад в наш семейный бюджет. Я же не прошу хорошую должность. Возьми кем угодно, хоть полы мыть.

— Ещё не хватало, чтобы моя жена у меня на работе полы мыла! Что коллектив скажет?! Ты хоть думаешь немного головой?!

Я почувствовала, что моя просьба вывела его из себя.

— Но это я так, образно сказала. Ты же знаешь, я могу работать на компьютере. Можешь посадить меня в какой-нибудь отдел работать с бумагами. Мы будем вместе уезжать в офис и вместе возвращаться. Это же такое счастье!

— У меня на фирме нет ни одного нелегала. А если проверка?!

— На время проверки я сразу куда-нибудь спрячусь или скажу, что здесь не работаю, а просто заехала в гости.

— Я вообще не хочу, чтобы ты работала, — твердо заявил Тим.

— Но почему?

— Не могу тобой рисковать. У меня опять проблемы с конкурирующей фирмой. Ты — моё слабое место, и я не хочу подставляться. Конкуренты могут этим воспользоваться, украсть тебя...

— Но ведь они точно так же могут украсть меня из квартиры! Что им стоит выследить, где ты живёшь?! Может быть, дело совсем не в этом и конкуренты ни при чём?! Может, ты просто меня стыдишься?

— Рада, ты иногда бываешь такая дура... Я же сказал, деньги скоро будут. Я хочу, чтобы ты ждала меня дома и хранила наш семейный очаг.

— А вообще на твоей работе кто-нибудь знает, что у тебя есть я?

— Рада, я не афиширую свою личную жизнь и не разговариваю с сотрудниками на личные темы. Зачем кто-то должен о тебе знать? Я нашёл безопасное место и делаю всё, чтобы скрыть тебя от чужих любопытных глаз. — Тим ещё раз поцеловал меня в лоб. — Всё, дорогая, я пошёл, а то уже опаздываю.

— Когда вернёшься?

— В двенадцать.

— А чего так поздно? В котором часу начало?

— В семь, — раздражённо ответил Тим.

— Пять часов — это очень много, — заметила я.

— Рада, мы будем расходиться в одиннадцать. Где-то час мне нужно, чтобы добраться до дома. Я же сказал, буду в двенадцать. Не переживай, позже не приеду.

Тим хлопнул дверью, а я уткнулась в подушку и ощутила тягостное одиночество. Я вдруг перестала ощущать, что НАС ДВОЕ. Мне стало казаться, что вновь Я ОДНА.

Я понимала: душевные, психические и физические раны после аборта быстро не заживают. Депрессивное чувство вины перерастает в настоящую скорбь. Мне стало казаться, что аборт сломал мою только что наладившуюся жизнь и разрубил пополам моё сердце. Наверное, невозможно вылечить болезнь души. Тима будут постоянно раздражать мои страдания, но как их спрятать? Надеть маску? Всю свою жизнь я буду ощущать вину за содеянное. Ощущение пустоты, утраты, скорбь и боль — это то, что я чувствовала в одиноких стенах этой квартиры.

Можно ли продолжать любить мужчину, из-за которого я утратила ребёнка? Не пройдёт ли со смертью ребёнка любовь? После того как Тим сказал, что я обязана сделать аборт, я резко потеряла к нему доверие, почувствовала себя рядом с ним незащищённой. Не перерастёт ли это в настоящую ненависть? Ведь во мне природой заложена любовь, способность и желание рожать детей, а я взяла и пошла против природы, уничтожила в себе новую жизнь. Появилось необъяснимое чувство вернуть утраченного ребёнка... Я совершила то, что противоречит материнскому инстинкту. Муки терзают меня... Я будто животное в клетке... Застыла от ужаса, дрожу от страха...

Всё произошедшее — это нож в сердце. Появились стыд, раскаяние и чувство вины... Наверное, никакие хлопоты, связанные с рождением ребёнка, не сравнятся с муками совести, которые возникают, когда ребёнка уже нет.

Глава 17

Тим не пришёл ни в двенадцать, ни в час, ни в два часа. Я лежала без сна, смотрела в потолок и чувствовала себя раздавленной и пустой. Входная дверь открылась только тогда, когда кукушка в часах прокуковала ровно четыре раза. Тим закрыл дверь и, не растерявшись, голосом кукушки прокуковал ещё восемь раз, сделав вид, что сейчас ровно двенадцать часов. Радуясь своей смекалке и сообразительности, он стал раздеваться, чтобы лечь спать. Когда вошёл в спальню, я притворилась, что сплю. Ощутив жуткий запах перегара, я поняла, что Тим чудовищно пьян. Упав рядом со мной, он закрыл глаза и моментально захрапел.

Утром я почувствовала себя немного легче. Прошла на кухню, заварила себе чай, села у окна и стала наблюдать за тем, что творится на улице. Жаль, залезть на подоконник невозможно — слишком узкий. Да и никакого вида из окна... Блочная пятиэтажка напротив... Неухоженный двор с кучкой местных алкоголиков, которые вечно пили, матерились и временами даже дрались прямо на детской площадке. Вспомнился ночной Кутузовский... До Нового года оставалась ровно неделя, и я с грустью подумала о том, какая же сейчас красивая новогодняя Москва...

Через несколько минут на кухне появился изрядно помятый Тим. Схватил бутылку воды и стал жадно пить прямо из горлышка.