Азартная игра

Клаудию провели в приемный покой, сотрудники которого с удручающей торопливостью проделали все положенные при поступлении пациента процедуры. Они не то что были к нам холодны или невнимательны, но несколько раз заставили нас почувствовать себя неловко и даже глупо.

Меня попросили подождать в коридоре, пока медсестры и прочий персонал производили свои действия. Изо рта и носа Клаудии были взяты соскобы, затем то же самое проделали и с более интимными частями тела. Взяли кровь и мочу на анализ.

Примерно через пару часов они наконец объявили, что она готова для утренней операции, и оставили нас в покое. Я вошел в палату, выключил верхний свет, оставил лишь лапочку для чтения в изголовье кровати. И в помещении сразу стало уютнее.

Затем придвинул к постели стул, сел, взял ее за руку.

– Поезжай домой, – сказала Клаудия. – Со мной все будет в порядке.

– Меня можно вывести отсюда только силой, – ответил я. – Никуда не уйду.

Клаудия откинула голову на подушку и улыбнулась.

– Ладно, – сказала она.

До сих пор не верилось, что я столь превратно истолковал происходящее с ней. Вел себя как полный дурак. А могу оказаться в еще более печальном положении. При одной только мысли о том, что с ней может случиться худшее, меня прошибал холодный пот.

– Ты должна поспать, милая, – сказал я Клаудии. – Завтра тебе понадобятся все твои силы.

– Эта чертова постель такая жесткая. Спина просто разламывается от боли.

Еще несколько минут я возился с панелью управления кроватью, приподнимая то изголовье, то изножье, чтобы ей было удобнее. Не получилось.

– Неужели нельзя было сделать эти чертовы кровати такими, чтоб на них можно было лежать? – пожаловалась Клаудия. – Первое, о чем им следовало бы подумать.

Я понимал, что происходит. Ее раздражала каждая мелочь. Верный признак того, что она сильно нервничает. И мне оставалось лишь нежно улыбаться и соглашаться с ней во всем.

– Да, дорогая, – сказал я. – А теперь закрой глазки и попробуй уснуть.

– Ага, уснешь тут на этом долбаном ложе, – пробормотала она и повернулась ко мне спиной.

Но вот наконец воркотня стихла, и вскоре по тихому посапыванию я понял, что она спит. Я пересел в кресло и закрыл глаза.

В палату заглянула медсестра, включила верхний свет.

– Время справить естественные нужды, – громко объявила она.

И так продолжалось всю ночь – с интервалами часа в два приходили то мерить температуру, то давление, то брать кровь на анализ. И всякий раз палату при этом заливал ослепительный свет. Больницы явно не предназначены для релаксации и отдохновения.

Домой меня никто не прогонял. И я остался, хотя, должен признаться, провел не самую лучшую и спокойную в жизни ночь.

Завтрак Клаудия есть не стала, да ей и не предлагали – на крючке возле двери висела табличка с надписью «ЕСТЬ ПЕРЕД ОПЕРАЦИЕЙ ЗАПРЕЩЕНО». А потому я примерно в шесть утра спустился в вестибюль в поисках местечка, где можно было бы выпить чашку кофе и съесть булочку, пока пациентка принимает душ.

Примерно в восемь тридцать появился мистер Томик, хирург. На нем была голубая пластиковая туника и светло-голубые брюки – специальный костюм для операционной. Он принес с собой какие-то бумаги и толстую ручку-маркер, с помощью которой нарисовал большую черную стрелку на левой стороне живота Клаудии, чуть ниже пупка.

– Мы же не хотим выбрать неверное направление, правильно? – заметил он.

Не слишком ободряющее начало.

– Что именно вы собираетесь делать? – спросил я.

– Сделаем два маленьких надреза, вот здесь и здесь. – И он показал, где именно. – Затем с помощью лапароскопа как следует рассмотрим, что там творится внутри. Ну и потом полностью удалим левый яичник, – ответил он. – Я также планирую взять клиновидную биопсию с правого яичника.

– А что это такое, клиновидная биопсия? – спросил я.

– Крохотный кусочек ткани, его отщипывают, а затем подвергают анализу с целью проверить, все ли там чисто, – сказал он. – Потом зашью все дырочки, и Клаудия вернется в палату, вы и опомниться не успеете. В целом вся процедура занимает около часа, ну, может, чуточку больше.

– А если биопсия покажет, что не все чисто? – спросила Клаудия.

– Если я определю это сразу, просто на глаз, – ответил он, – тогда мне придется удалить и второй яичник. Если нет, ткань отправят в лабораторию на анализы. Есть шанс, правда, совсем мизерный, что мне придется провести полную гистероктомию, если обнаружу раковые клетки, прикрепленные к матке. Но, судя по результатам сканирования, это маловероятно.

Клаудия смотрела на меня расширенными от страха глазами.

Мистер Томик заметил это.

– Вот что, Клаудия, – сказал он, – обещаю минимальное хирургическое вмешательство. Но если придется сделать это, то сделаю. Ведь опухоль и метастазы сами собой не рассосутся. И я должен сказать вам все прямо и честно, поскольку мне нужно ваше согласие на дальнейшие действия. И вы прекрасно понимаете, что я не стану будить вас посреди операции и спрашивать разрешения удалить матку, если это потребуется для спасения вашей жизни. – Он улыбнулся ей. – Но, честное слово, не думаю, что дойдет до этого.