Разумные занятия спортом сегодня заменят рахметовскую «самоподготовку», а звонок в домоуправление уже не надо (как правило) дублировать. Отказ от обыкновенных житейских благ, подчеркнутый аскетизм в быту сегодня не нужен и, может быть, даже смешон, ибо эти блага ныне доступны каждому. Другое дело – требовать чего-то сверх этой нормы, добиваться привилегий лишь для себя.
Истинно идейного человека отличает цельность натуры. Та самая, что в любых обстоятельствах, в любых изменчивостях мира позволяет ему ни слова не взять на веру, ни слова не сказать против совести (В. И. Ленин).
Распространена ошибка – отрывать идейную жизнь человека от его эмоционального, духовного мира, разделять, как говорят, ratio и emotio, мысль и чувство. Истинная идейность – связь мысли, глубокого чувства, поступка, самоанализа, в котором на равных участвуют трезвый разум и вечно разбуженная совесть.
«...В этом застенчивом человеке, в этом хилом теле обитала мощная, гладиаторская натура; да, это был сильный боец! он не умел проповедовать, поучать, ему надобен был спор. Без возражений, без раздражения он не хорошо говорил, но когда он чувствовал себя уязвленным, когда касались до его дорогих убеждений, когда у него начинали дрожать мышцы щек и голос прорываться, тут надобно было его видеть; он бросался на противника барсом, рвал его на части, делал его смешным, делал его жалким и по дороге с необычайной силой, с необычайной поэзией развивал свою мысль».
Это Белинский в описании Герцена («Былое и думы»).
Вот вам идейная жизнь, идейная страсть. Попробуйте разделить здесь мысль и чувство, разум и совесть, истину и поэзию!
«Дорогие убеждения», «любимая мысль» – не случайные слова, а знак уважения людского перед цельностью идейной жизни, перед высоким образом духовности. Идейность – мир полный и многоцветный, мир, знающий такие глубокие радости, перед которыми меркнет эфемерная привлекательность «просто жизни», погони за мигом наслаждения.
Разумеется, жизнь идейная и трудна и беспокойна. Дело даже не в том, что обыватели и мещане отягчают такую жизнь злобой или непониманием. Дело и не только в том, что близкие не всегда способны понять необходимость той или иной жертвы личным во имя общего.
В идейной жизни есть и свои собственные, неотменимые сложности. Человеческое знание в своем восхождении расширяет круг истин, знаний, все более полно отражающих природу мироздания, его материю. То же относится и к общественному процессу. Недаром марксисты, первыми сумевшие дать объективное основание этого процесса, сознательно отказались от слишком подробных и «точных» прогнозов относительно будущего той или иной страны. Конкретные исторические условия складываются порою столь противоречиво, запутанно и своеобразно, что возможен, например, шаг из феодализма в социализм, минуя целую стадию общественного развития – капиталистический строй. Так и было в Монгольской Народной Республике, во многих республиках нашей Средней Азии. Представьте теперь, что люди, взявшиеся за переустройство мира, упираются в теоретическое положение «нельзя миновать капитализм».
Догматизм – так зовется опасный враг коммунистической идейности. Абсолютизировать мысль, погонять ею, стращать ею, не давая труда творчески вникнуть в своеобразие обстановки, в новизну ее, – это большая опасность, чреватая труднопоправимыми ошибками.
Идейность – это еще и неустанное, бесстрашное творчество, мужество смотреть в глаза ошеломляющей новизне, прихотливой изменчивости жизни. Нравственный долг идейного человека, борца и деятеля, состоит в непрестанном обновлении своего знания, в строгом сомнении по поводу «непогрешимости» уже найденного. Думать, хотеть, сметь...
Да, но есть еще и оппортунизм. Трусливое и податливое услужение мысли каждому жизненному повороту, такая «гибкость» убеждений, при которой и самого-то убеждения обнаружить уже не удается: «С одной стороны, нельзя не сознаться, а с другой – нельзя не признаться»...
Должен просить прощения у читателя за многочисленные «измы». Правда, их могло быть и еще больше (волюнтаризм, поссибилизм, сервилизм – смотрите в специальных словарях). Идейная жизнь есть жизнь в бурном океане, где смертельных опасностей куда больше, чем в замкнутом проливе со Сциллой и Харибдой «на выходе». Но это жизнь, единственно достойная человеческой сущности, отвечающая ее вечно бунтующему и дерзкому, мудрому и неудовлетворенному, деятельному и ищущему цельности началу.
У такой жизни нет берегов и заводей. Такая жизнь не успокоится на раз понятом и достигнутом. Она – движение.
Интернационализм