Азбука литературного творчества, или От пробы пера до мастера Cлова

Я совершенно согласен с мнением Логинова: Толстой, создавая произведения для детей, совершает грубейшие ошибки воспитательного и этического характера. Он, воистину, не ведает, что творит. Увлечённый одной идеей (как это в духе Толстого!), задавшись единственной целью донести эту идею до читателя, он не может контролировать смысловую нагрузку текста в целом и создает ситуацию, о которой пишет Логинов: "Ребёнок беззащитен перед графоманом. Плохая книга его может просто покалечить". Действительно, образ матери в рассказе "Косточка" опошлен; ситуация, описанная в рассказе "Девочка и грибы", взрывоопасна с точки зрения воздействия на маленького читателя. Образ рассказчика в "Черепахе" оставляет, увы, самое тягостное впечатление: его неосознанная жестокость шокирует.

Тяжёлая слепая поступь дидактики "матёрого человечища" — не для детей. Толстой тяжело мыслил, тяжело творил (приведу ставшее классическим упоминание о том, что граф переписывал роман "Война и мир" семь раз), жил напряжённой, тяжёлой внутренней жизнью. Вряд ли он был стопроцентно психически здоров. Знаменитый социолог и психолог Игорь Кон в своей известной работе "Открытие "Я" в нескольких строках обсуждает дневники Толстого и делает предположительный вывод о том, что Лев Николаевич страдал неврозом навязчивости. Иначе откуда это бесконечное самокопание, бесконечный круговорот мысли вокруг одного и того же, это многословное назидательное морализаторство?

И в этом контексте хочется сказать следующее: величие Толстого не столько в том, что он достиг вершин творческого самораскрытия, — оно в очень большой мере в том, что он сумел поднять громаду своего сложнейшего и противоречивого внутреннего мира, своих трудных отношений с Богом и людьми на высоту творческой реализации. Значимость его творчества надо оценивать не в категории высокого, а в категории великого. Толстой действительно "глыба", Ленин прав, но этим, пожалуй, сказано всё…

Естественно, такой человек не мог обращаться к детям в правильной манере. Толстому не надо было писать сказки для детей. Логинов не ошибается: Толстой неосознанно жесток. Человек его внутренней организации, личностного масштаба и трудной судьбы не может обращать внимания на то, что для ребёнка существенно донельзя; на то, что может возвысить или необратимо покалечить душу малыша. То, как рассказчик "Черепахи" обращается с животным (два раза в рассказе "бросает" черепаху на землю и позволяет своей собаке закопать её в землю), для Толстого не имеет никакого значения, он занят другим, более важным делом: доносит до читателя полезную информацию…

Но, может, Михаил Дунаев прав, когда говорит, что "у любого классика нетрудно выискать неудачи" и упрекает Логинова в том, что он выбрал одно-единственное неудачное детское произведение Толстого и на основании такого разбора пришёл к обобщающим выводам? Ну, во-первых, в "Графах и графоманах" разобраны ещё "Косточка" и "Девочка и грибы". А во-вторых, откройте книгу со сказками Толстого, прочитайте любую историю — и увидите, что огрехи творчества классика, указанные Логиновым, не случайность, а норма.

Мне могут возразить: Толстой продолжает традиции русского фольклора, а народные сказки вообще довольно жестокие. Они сочинялись в те времена, когда медведи и волки были грозою деревень и лесных охотников. Да и во времена Толстого выражения "убил лису", "подстрелил зайца" или "ходил на медведя" были в ходу и воспринимались как нечто само собой разумеющееся. Согласен. Но от этого ни русские народные сказки, ни сказки Толстого не становятся более привлекательными. И если мы называем Толстого гением, то от гения можно было бы ожидать более вдумчивого подхода к этической стороне своего творчества. Тем более, того творчества, которое посвящено детям.

Михаил Дунаев начал свою статью словами: "У меня такое подозрение, что г-н Логинов, так грозно разоблачивший графа Толстого, делал это не всерьёз, а просто поддразнить решил нас, грешных". Мол, говорить-то, в принципе, не о чем, спор глуп потому, что нет в произведениях великого классика Толстого всего того негатива, о котором столь эмоционально говорится в работе "О графах и графоманах". А вот если пошутить? Это можно, давайте!

Мне бы хотелось высказаться в том же стиле. Пока я писал статью, рассуждал обо всех тех очевидных вещах, вокруг которых разгорелась дискуссия, меня не оставляло смутное чувство некоей недоуменной растерянности. А недоумение это было таково: разве то, о чём писал Логинов, не очевидно? Разве спор не глуп? Разве уместно оспаривать обвинения Логинова в неграмотности языка "Черепахи" или утверждать, что "Девочка и грибы" — полезная для детишек и добрая во всех отношениях сказка? И разве не произвожу я напрасную работу, доказывая обратное?

Но, напрасной была работа или не напрасной, — она сделана. И, в конечном итоге, изначальная её цель была не участие в дискуссии о творчестве графа Л.Н. Толстого, а утверждение некоторых важных для литератора истин.