Азбука Любви

Но в XIX веке, когда Иван Тургенев написал свою повесть «Первая любовь» и еще примерно двенадцать томов, детей из дворянских семей не выпускали побегать во двор. А если выпускали, то с няней. Ребенок подрастал. Его выпускали с гувернанткой (если это была девочка) или с гувернером (если мальчик). Как правило, воспитатель был иностранцем. Тогда ребенок запоминал, например, что нельзя ковырять в носу, а также эту фразу на английском, французском, немецком или на всех трех языках сразу. На каверзные вопросы воспитатель бойко отвечал: «Я плёхо понимать руськи». И только когда подопечному исполнялось пятнадцать-шестнадцать лет, гувернера увольняли. Зачем воспитатель взрослому человеку?

Хотя, конечно, язык не повернется назвать его взрослым. Ни на одном из доступных языков. Что он знал о жизни? Если его воспитатель был человеком дела, то – ничего.

Он ни разу не ел песок. Не ставил кошке клизму.

Не кидал камнями в окно. Не лазил воровать яблоки. Не знал, что слезать с дерева гораздо труднее, чем залезть. Что разбитое колено лечится, если поплевать и приложить только что сорванный подорожник. И что тихий час в детском саду лучше всего провести, рассматривая по очереди, что в трусах у других девочек и мальчиков (тайком от усталой воспитательницы). Он вообще не знал, что там у других детей!.. Кстати, если вам интересно, то в XIX веке девочки и мальчики носили панталоны.

Конечно, ваши мама с папой дорого бы дали за то, чтобы вы тоже всего этого не знали. Взрослые иногда удивительно немудры!

Ваши шелковые сверстники из XIX века вызывают у них завистливый вздох. Дворянские дети много читали. Учились музыке. Разбирались в искусстве. Прекрасно говорили на иностранных языках.

Но в жизни, к сожалению, приходится все делать самому. Включая ошибки.

Неправда, что только дураки учатся на своем опыте. Если учиться на чужих ошибках, не научишься ничему, кроме злорадства.

Вот об этом и написал свою повесть Иван Тургенев.

О том, как мальчику исполнилось шестнадцать, гувернер уехал, и это его первое лето на даче.

Первое взрослое лето. Три месяца ужасных открытий, которые перевернули жизнь. Тургенев даже думал поначалу назвать повесть «Первый класс», но отказался: в этом заглавии некстати звучало что-то железнодорожное.

Тогда все билеты на поезд были первого, второго и третьего классов – смотря по удобству вагона. Тургенев часто путешествовал.

«Первая любовь» у него начинается так. Якобы собралась компания и давай вспоминать, кто и как впервые влюбился. Ну и один со своей историей отодвигает собеседников в сторону на весь вечер: я да я… Вам такие люди наверняка в поездах тоже попадались. Их гложет какая-то тайна. Близкому другу не расскажешь. Стыдно. Неизвестно, какие выводы он сделает. Может, передумает дружить дальше. Да и просто прочесть у него на лице «Я от тебя такого не ожидал!» тоже неприятно. А вот случайному человеку люди смело открывают душу. На следующей остановке он исчезнет из вашей жизни навсегда. А вы – из его.

Конечно, мир тесен. Но на этот случай есть железная отговорка: «Это было не со мной, а с одним моим знакомым…»

В этом XIX век от нашего ничем не отличался.

Во времена Тургенева поезда ходили на паровых двигателях. Так что, когда поезд трогался, людям в вагонах приходилось отряхивать сажу с белых шляп и быстро закрывать окна.

А дорога предстояла долгая даже между Петербургом и Москвой. На целый роман.

Купе между Петербургом и Москвой тогда были сидячие, по два места друг напротив друга. Попутчики тщетно старались поджать ноги или засунуть под диван – они все равно упирались Тургеневу в колени: он был очень высокого роста, и в купе сразу делалось тесно, даже если он просто сидел.

Тургенев мог угостить сигарой, любезно положить в чай сахару. Но поболтать с попутчиками, увы, не мог: он уже был знаменитым писателем, и его узнавали в лицо. Ему слова не давали вставить. Как видели, что в купе сам Тургенев, так сразу: «Вот послушайте, с одним моим другом случилось однажды…» В надежде, что он введет это потом в свой новый роман.

Тургенев был вежливый человек. К тому же легко отключался от любого шума. Назойливый голос превращался в уютное жужжание. Дорога приятно убаюкивала. На стыках рельсов вагон потряхивало; попутчикам же казалось, что это Тургенев одобрительно кивает. «А вот еще был случай… – опять оживлялись они и добавляли, кашлянув: – Но тоже не со мной». И так всю дорогу. Тургенев использовал этот прием в «Первой любви». Взрослых вообще легко вывести на чистую воду.

А тех, что считают себя неглупыми и хитрыми, – еще проще. Спросите любого прямо про первую любовь. Взрослый сделает загадочное лицо: мол, времена были далекие и прекрасные. А толку не добьетесь.

Поэтому я пошла в обход. Я спросила всех своих друзей: «Хотели бы вы, чтобы вам снова было пятнадцать лет? А двадцать?» Это тот возраст, когда большинство серьезных вещей, включая любовь, с людьми случаются впервые. «Боже упаси!» – вскрикивали они. Как будто я уже держала эти пятнадцать или двадцать лет наготове.