Азбука мести

— Не располагаю информацией, к сожалению. Иначе бы непременно удружил такому прелестному созданию как вы. Однако, возможно, в следующий раз я буду откровеннее, — предположил Глеб Михайлович. И сообщил вошедшему в кабинет молодому мужчине: — Глеб, позволь тебе представить Валерию Ивановну Круглову. А это мой внук. Тоже Глеб Михайлович. Представьте, мы с ним, как вы с Кругловым, тройные тезки. Но в нашем случае — это семейная традиция. В вашем же удивительное. Тем ни менее, — Полищук продолжил, — рискну дать вам, сударыня, совет: связываться с уголовниками не стоит. Они — люди особого сорта. Не плохие, не хорошие, просто другие. Привыкнуть к их морали невозможно. Точнее невозможно привыкнуть к отсутствию в них морали.

— Я попробую, — пообещала Лера. Спорить с адвокатом она не стала по двум причинам. В стране, где каждый пятый сидел, и где, каждого пятого ждал и любил хоть один человек, трудно согласится с подобным утверждением. К тому же примерять чужое превратное мнение к Круглову Лера не собиралась. Ей хватало своего.

Но хватит ли ей любви? То, что говорил Круглов было ужасно. Сцепив зубы, Лера старалась не выдать своего отношения к рассказу.

Откровенность давалась с трудом. После каждого слова, каждого предложения Круглов ждал: сейчас Лера с ужасом, с отвращением воскликнет:

— Подонок! Сволочь! Выродок! Как ты мог?!

Она молчала. Тихо, жалобно, надрывно. Переваривала услышанное. Претерпевала к тому, что рядом с ней преступник.

Круглов говорил и говорил. Наверное, в первые в жизни, он желал быть понятым до конца. До той глубинной основной сути, в которую никогда ни кого не пускал. И не пустил бы, если бы смог удержать кавалерийские атаки милой.

Жизнь не располагала к откровенности. Кроме следователей да Леры никто не пытался вывернуть его наизнанку. Первых Валерий Иванович обманывал по мере возможности, вторую попробовал отфутболить. Напрасно. Милая, настырная и упорная, не успокоилась, пока не расколола его. Куда тому гестапо и КГБ, Круглов сдался и вывалил все, начиная с писем из «Горизонта» и кончая сегодняшним соглашением с Полищуком.

— Он обещал четыре тысячи долларов за то, что я «перетрясу» всех подозреваемых, — закончил Круглов. На душе скребли кошки. — Скажи что-нибудь, — попросил жалобно. Как ни куражилась Лера, как не клялась в любви, а потрясенная не находила слов. Лежала, уткнувшись в плечо, тихонько сопела, вздыхала. Он погладил русые пряди, сам вздохнул горько. — Я хотел уберечь тебя от боли.

Лера и на это не ответила. Она словно боялась, что правда, выуженная из Круглова, оторвет ее от горячего мужского тела.

«Я люблю злодея, — в сотый, в тысячный раз звенел в мозгу полный безнадежности рефрен. — Я люблю злодея. Я люблю злодея».

Оставалось понять, что в короткой фразе главное. Злодей? Или люблю?

— Утро вечера мудренее, — пришлось, наконец разжать губы. — Давай спать.

Круглов нежно прикоснулся губами к ее руке. Поблагодарил за отсрочку.

В кромешной тьме апрельской ночи, на продавленном чужими телами диване, они лежали, вбирая, кожей, тепло друг друга. Не спали. От тяжких дум и предчувствий холодели сердца.

— Я покурю.

Он высвободился из цепких объятий. Накинул на голое тело рубаху, вышел в кухню. Не включая свет, зажег сигарету, уставился в окно.

— Валера, — донеслось от двери.

— Что, моя хорошая? — не поворачивая головы, отозвался.

— Мне плохо.

— Я понимаю.

— Я боюсь.

Он судорожно затянулся дымом.

— Ты меня боишься? — спросил замирая.

— Нет. Себя. Я ни как не могу оправдать тебя. Не могу встать на твою сторону. Все, что ты делал, в моем понимании плохо, очень плохо и боюсь, я не в силах изменить мнение. Мне жалко Осина.

— Он не достоин жалости. Он сволочь, избалованная зажравшаяся сволочь.

— Если бы на его месте был другой человек, ты бы отказался участвовать в его травле?

Круглов угрюмо молчал. Нет, он бы не отказался, будь на месте Осина даже ангел.

— Лера, постарайся понять одно, возможно главное в моей жизни: я или другой человек совершает преступление не потому, что ему приятно грабить и убивать. А потому что так можно добыть деньги. Не больше, не меньше. У меня был выбор: стать бомжем, рыться на помойке, спать в подъездах или травить, как ты выразилась, Осина. Ты бы на моем месте как поступила?

— Пошла бы работать.

— Я так и сделал. Преступление — моя работа. Я выбрал ее не сейчас, в молодости и сейчас могу лишь пожалеть об этом.

— Но большинство людей, сталкиваясь с трудностями, не идут на преступление, — возразила Лера.

— Нет, милая. Большинство людей идут на преступление. Мужики бросают на произвол судьбы жен и детей. Чиновники берут взятки. Бизнесмены не выплачивают зарплату персоналу. Банкиры обманывает вкладчиков. Жизнь состоит из преступлений. Но за одни сажают в тюрьмы, а за другие даже не пытаются привлечь к ответственности.

— Значит и я преступница? — удивилась Лера.

— Да, милая. Ты обманываешь Родину. Не платишь налоги. В Китае за такое расстреливают.

— Родина — уродина, сама меня обманула. Оставила без средств к существованию. Меня и миллионы других людей.