Азбука жизни

В нем четко и ясно напечатаны дни недели. И, что приятно, — по-русски, так что не приходится мучительно соображать: Thusday — это вторник или четверг? Мне нравится, как разграфлены листы: на каждый день с понедельника по субботу приходится по восемь линеек в добрый сантиметр шириной. А планы на воскресенье отлично умещаются на линейках, предназначенных для замечаний классного руководителя и подписи родителей.

Сначала я покупала самые обычные дневники, точно такие же, какие были, когда я училась в школе. Потом как-то попался дневник, где на обложке была изображена карта Страны Знаний: залив Алгебры и остров Геометрии в океане Математики, Иностранное течение у берегов Литературии… Я купила два: себе и сыну-третьекласснику. Но ему, как оказалось, требовался особый "Дневник московского школьника", посвященный 850-летию столицы.

В этом полиграфическом изделии не было уже ничего от старого доброго дневника. Зато было много-много лишнего. Приторные объяснения в любви любимому городу. Нахальная реклама игрушек и сладостей, производимых московскими предприятиями. Представляю ощущения ребенка, который записывает домашнее задание на пятницу, а перед глазами — изображение "Лимонных долек", так что приходится все время сглатывать слюни.

А спустя год все было уже по-другому. Обновленный "Дневник московского школьника" посвящен 200-летнему юбилею Пушкина. Вместо мармеладок и карамелек — виньеточки с царевнами, царевичами и зверушками а ля Билибин — не менее, впрочем, сладкие, чем мармеладки. На обложке портрет маленького Саши Пушкина (чрезвычайно напоминающий изображения кудрявого Володи Ульянова) в венке из дубовых листьев, которые — оценим фантазию художника! — меняют свой вид сообразно четырем временам года. Получается, таким образом, некий символ вечности, иллюстрирующий растиражированное высказывание Аполлона Григорьева "Пушкин — наше всё". Дубовый венок оплетен златой, натурально, цепью, меж листьев притаились русалка, ученый кот в очках и с книгой, белочка с золотыми орехами, тридцать три богатыря, баба Яга и, почему-то, мальчик с собачкой… Вся эта прелесть предназначалась для школьников 1–4 классов. Для более старших выпустили свой "Дневник московского школьника", в твердой обложке, по цене уже не 5, а 10 рублей.

Здесь все необычайно солидно. Портреты Пушкина во всех возрастах. Есть и знаменитые автопортреты. Свыше восьмидесяти популярных цитат. Тут и "здравствуй, племя младое, незнакомое!", и "учись, мой сын…", и "чтение — вот лучшее учение", и неловкое "над отечеством свободы просвещенной взойдет ли, наконец, прекрасная заря?". Подразумевается, конечно, что заря просвещенной свободы над отечеством уже взошла, тем более, что на странице, украшенной именно этой цитатой, помещено поздравление с окончанием учебного года. Далее учащимся предлагается краткая информация о Государственной Пушкинской премии в области поэзии, а также о Пушкинской премии, учрежденной А. Тёпфером, гамбургским миллионером. Перечислены лауреаты — за исключением, отчего-то — Саши Соколова. Возможно, упоминание автора романа "Школа для дураков" в данном контексте кому-то показалось бестактным.

Как выяснилось, есть еще и "Дневник школьника Подмосковья". Он несколько отличается от "Дневника московского школьника" фрагментами оформления и подбором познавательных текстов. Подмосковным школьникам, например, вовсе ничего не сообщается о Пушкинских премиях — ни о Государственной, ни о тёпферовской. Зато здесь есть специальное слово о Пушкине губернатора Московской области А.С. Тяжлова ("Пушкин, ребята, — наш земляк!") с его фотографическим портретом и факсимильной подписью. Помимо этого учащиеся Подмосковья в течение всего учебного года будут иметь под рукой обширные выдержки из Плана основных мероприятий Правительства России по подготовке и проведению празднования 200-летия со дня рождения А.С. Пушкина и из соответствующего Указа действующего Президента РФ (без факсимильной подписи). Впрочем, эти важные документы публикуются, конечно, и в "Дневнике московского школьника".

Но вот характерное различие: "Дневник московского школьника" открывался поэтическим призывом "Благослови Москву, Россия!", а в "Дневнике школьника Подмосковья" такой цитаты я не обнаружила. И — вместо "Москва! Как я любил тебя, святая родина моя" — ивантеевским, реутовским и нарофоминским учащимся на соответствующей странице их, подмосковного, дневника предлагается отрывок о том, что "в одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань". Возможно, составители исходили из того, что люберецких и барыбинских детей может покоробить упоминание о Москве как о родине и, кроме того, они живее представляют себе телегу и лань, нежели дети таганские и арбатские.